…Снежана грустно брела мимо витрин магазинов, вспыхивающих разноцветными огоньками гирлянд, бережно прижимая к груди пакет с хрупкими ёлочными украшениями. Новогоднего настроения не ощущалось, да и что за радость праздновать Новый год одной? Но ёлку девушка всё равно упрямо наряжала год за годом. Сидя в пустой квартире, она слушала бой курантов и весёлый шум голосов за окнами, смотрела на весело подмигивающую ёлку и думала, что следующий Новый год она-то уж точно встретит в какой-нибудь весёлой компании. Но каждый раз подходило время праздников, и оказывалось, что одни знакомые уезжают к родственникам, другие приглашены к совершенно незнакомым Снежане людям, и значит, ей там делать нечего, у третьих болеет ребёнок…
В эту предновогоднюю неделю Снежану одолели неприятности. Сначала у соседей сверху прорвало трубу, и обои на стенах снежаниной квартиры вздулись жуткими пузырями, потом отлетел каблук у любимых сапожек и, наконец, потерялся паспорт. С обоями она справилась просто - сорвала их и завесила стены яркими плакатами и афишами, сапоги отнесла в ремонт, а вот потеря паспорта расстроила - новый обещали выдать только после праздников. Без особой надежды на успех Снежана расклеила объявления: «Утерян паспорт, просьба вернуть за вознаграждение» и начала готовиться к Новому году.
И вот оно наступило, 31 декабря. Чтобы хоть немного развеялись грустные мысли, Снежана с утра решила пройтись по улицам. Вернулась домой только к вечеру. Дверь соседней квартиры приоткрылась, и оттуда выглянула соседка-пенсионерка:
-Снежаночка, к вам приходил молодой человек, но не застал вас.
-Молодой человек? Ко мне? - Снежана на минуту задумалась. - Наверное, по поводу паспорта. Он не сказал, как с ним связаться?
-Нет, - соседка улыбнулась. - но он сказал, что зайдёт позже. Очень симпатичный.
Снежана пожала плечами - симпатичный или нет, какая разница. Любопытная бабулька хитро улыбнулась и исчезла в своей квартире.
За полчаса до Нового года Снежана надела новое платье, зажгла гирлянду на ёлке и уже протянула руку, чтобы включить телевизор, но тут в дверь позвонили. «Соседка». – подумала девушка, открыла дверь и первое, что увидела - огромный букет белых роз. Его держал улыбающийся молодой человек. Он протянул цветы Снежане:
-Это вам.
-Мне? - Снежана удивлённо приподняла брови. - Вы, наверное, ошиблись квартирой…
-Нет, не ошибся. Вы ведь Снежана?
-Да, но…
-А меня зовут Олег. Я нашёл ваш паспорт. - молодой человек протянул тёмно-красную книжечку. – Мне очень захотелось с вами познакомиться. Знаете, в жизни вы ещё лучше, чем на фотографии. И, пожалуйста, возьмите букет. Я подумал, что красивой девушке будет приятно в праздник получить красивые цветы.
Снежана растеряно прижала к себе белоснежную охапку и пробормотала:
-Я в объявлении обещала вознаграждение…
-А в качестве вознаграждения, - Олег хитро улыбнулся. - можно пригласить вас на прогулку? Сейчас на улице так красиво.
-Я… - Снежана окончательно растерялась. - Да… конечно!
И только проходя мимо тех же витрин, которые ещё утром казались тусклыми и серыми, и опираясь на сильную, надёжную руку Олега, Снежана поняла - чудо, которого она ждала долгие годы, наконец совершилось, и теперь она никогда не будет встречать Новый год одна.

БАЙКЕР И МЫШОНОК
(грустная сказка)

Она ненавидела осень. Сырой, слякотный город, голые скелеты деревьев, серое небо, вечно промокшие кроссовки и серая липкая скука сводили Её с ума. У Неё не было друзей, которым она могла бы позвонить, договориться о встрече и разорвать наконец этот замкнутый круг осенней тоски. Всё, что Ей оставалось - сидеть на перилах моста и смотреть, как серая, похожая на асфальтовую дорогу река уносила куда-то вдаль последние жёлтые листья. Листья качались на волнах, и Ей казалось, что это машет ей на прощанье рукой солнечный свет, уходя до весны. Ветер трепал её длинные чёрные волосы, безжалостно продувал тонкую кожаную курточку и, налетая резкими порывами, пытался сбросить Её с перил в асфальтово-серую воду. Но она только крепче вцеплялась в шаткие перила и прятала лицо в воротник куртки. Ей казалось, так будет всегда...
Но однажды, когда ветер особенно яростно пытался столкнуть Её вниз, она услышала за спиной рёв мотоцикла, и чей-то голос спросил:
- Скучаешь, Мышонок? Садись, прокачу.
Она обернулась. Для этого высокого парня в чёрной косухе она действительно была мышонком - её макушка едва доставала ему до плеча. Длинные, такие же чёрные, как и у неё, волосы связаны в хвост и спрятаны под воротник.
- Ну что, поехали?
В ответ она просто кивнула и забралась на заднее сиденье, обхватив парня за пояс замёрзшими ручонками.
Мотоцикл рванул с места, и Она поняла, что ветер может быть не только врагом, но и другом, попутчиком. Он трепал её волосы, но не зло спутывая их, как раньше, а весело и задорно, то вскидывая их вверх, то опуская на плечи блестящим чёрным плащом. Ветер нашёптывал: «Вперёд! Быстрее! Догоняй меня!», и они мчались вслед за ветром. И уже неважно было, что нет солнца, ведь вокруг, как россыпи бриллиантов, сверкали мокрые брызги, летящие из-под колёс. Голые, облетевшие деревья уже не казались скелетами; пролетая мимо на большой скорости, они сплетали ветви в причудливые кружевные узоры; и Ей не верилось, что ещё вчера этот удивительный бриллиантово-кружевной мир казался ей серым и скучным. И перемена эта была такой неожиданной и волшебной, что она вдруг, впервые за долгую осень, засмеялась. Парень подхватил, и смех понёсся за мотоциклом, как блестящий длинный шлейф. Ветер отрывал кусочки этого смеха и бросал ими в прохожих. И прохожие тоже начинали улыбаться, и мир уже не казался им тусклым и унылым, ведь добрая улыбка может осветить пасмурный день ярче любого солнца...
Вечером мотоцикл остановился около её подъезда.
- Отличный был денёк!
- Точно!
- Надо будет его повторить!
- Обязательно!
- Тогда увидимся завтра?
- Да! До завтра!
Она поднялась в свою квартиру и потом долго ещё стояла на балконе и махала рекой вслед удаляющемуся в ореоле из блестящих брызг мотоциклу...
И с тех пор каждый день, услышав под окнами рёв мотоцикла, она натягивала джинсы и потёртую, но самую настоящую косуху - подарок нового друга, и выбегала во двор.
- Привет, Мышонок!
- Привет, Байкер!
Они даже не знали, как друг друга зовут, но эти немудрёные прозвища - Байкер и Мышонок - вполне их устраивали. Да Мышонок и сама теперь иногда забывала своё имя, и когда её спрашивали: «Как тебя зовут?», отвечала: «Мышонок». Это имя-прозвище было для неё ближе и дороже паспортного, ведь его придумал её лучший друг Байкер. И Байкер, в свою очередь, тоже дорожил прозвищем, ведь его придумала Мышонок.
С того осеннего дня они были неразлучны, и постепенно их уже не могли даже представить по отдельности, не говоря просто «Байкер» или «Мышонок», а всегда вместе - «Байкер и Мышонок». И каждый день они гоняли по городу и его окрестностям: осенью разбрызгивая лужи и пугая не улетевших ещё птиц; зимой, прорываясь сквозь сугробы и метели; весной, разбивая пелену мелкого дождика; летом, исчезая по макушку в высокой траве...
Но ничто в этом мире не длится вечно. И однажды, в конце лета, Мышонок не услышала привычного шума под окнами. Байкер не приехал. Не появился он и на следующий день, и через день... И только на третий день позвонил знакомый и сказал, что Байкера больше нет. На одном из поворотов его занесло, и он врезался в грузовик. Байкера уже похоронили, а мотоцикл так и лежит на месте аварии... Мышонок оборвала провод и выбросила телефон в окно.
На следующий день она пришла на кладбище, одетая, несмотря на летнюю жару, в подаренную Байкером косуху, с огромным букетом белых роз. Постояла над свежим холмиком, заваленным цветами; положила сверху свой букет, так, чтобы видна была карточка. На ней было всего три слова: «Байкеру от Мышонка».
А потом она нашла разбитый мотоцикл Байкера и оттащила его в гараж. Все с удивлением смотрели на маленькую, худенькую девчонку, которая тащила почти что на себе огромную покорёженную машину. И потом целый месяц она не выходила из гаража, пытаясь починить байк. И в один прекрасный день мотоцикл вновь ожил, задёргались стрелки. Но Мышонок не могла себя заставить поехать куда-то без Байкера. Она просто продолжала жить в гараже, постепенно совсем туда переселившись.
Но как-то ночью её разбудил шум, доносившийся от мотоцикла. Она включила свет и увидела на сиденьи мышь, точнее, маленького мышонка. Он спокойно сидел, посвёркивая глазками-бусинками, и как будто усмехался, да так забавно, что Мышонок рассмеялась: «Ах ты, байкер!». И тут же застыла. Байкер?! Она протянула руку, и мышонок, ловко цепляясь коготками, забрался к ней на плечо и ткнулся холодным мокрым носом в щёку, будто здороваясь. Боясь напугать малыша, Мышонок тихо прошептала:
-Привет, Байкер.
И зверёк поднял мордочку вверх и встопорщил усы: «Привет, Мышонок».
А на следующий день мотоцикл выехал из гаража. За рулём сидела Мышонок, а из кармана косухи выглядывала острая усатая мордочка. Мотоцикл взревел и рванул с места, как и год назад, разбрасывая вокруг брызги-бриллианты и подбрасывая в воздух жёлтые листья.
Они снова были вместе - байкер Мышонок и мышонок Байкер.

LOVE STORY

Что будет дальше? Не знаю. А пока, как в известной песенке, «явки, пароли, чужие дачи, и дома надо быть в десять». Впрочем, мне домой к десяти вечера спешить не к чему – давно и прочно совершеннолетняя, да и живу одна. А вот ему… Ситуация глупая, нелепая и грустная одновременно – постоянно смотрит на часы и засветло бежит домой не девчонка, а парень. Но… так уж получилось: мне – двадцать четыре, ему – шестнадцать. Чем не тема для бразильского сериала?
Полгода назад соседка попросила меня встретить с дискотеки Дашу, её дочь-подростка, – зима, темно, а сама она приболела… Я согласилась – наш посёлок далеко не самое безопасное место в тёмное время суток, и к одинокой девчонке могут запросто пристать заезжие отморозки. А у меня всё-таки разряд по рукопашному бою…
Когда я подошла к Дому культуры, где зимой проходят дискотеки, веселье было в самом разгаре. Особого желания стоять в душном зале у меня не было. Я нашла Дашку, сказала, что подожду на крыльце, и вышла. Стояла на крыльце, курила. Снующие туда-сюда малолетки не обращали на меня внимания – я не выделялась из их толпы: маленькая, худенькая, и одежда самая простая – джинсы, ботинки, короткий пуховик, вязаная шапочка. На вид – лет шестнадцать, не больше.
Я уже стояла минут двадцать, и хотя мороз был совсем небольшой, зажигалка замёрзла и никак не хотела загораться. Поэтому, когда передо мной вспыхнул огонёк, я сначала наклонилась к зажигалке и только потом подняла глаза на её хозяина. И всё. Я пропала. Вроде бы обычный парень: короткие русые волосы, чуть вздёрнутый нос... Но такая обалденная улыбка, серые глаза как-то по-особенному смотрят… Почему-то он кажется мне знакомым…
-Спасибо. – Каких же усилий мне стоило говорить обычным голосом. А когда я услышала его низкий, чуть хрипловатый голос, то усилия пришлось прилагать, чтобы удержаться на ногах.
-Пожалуйста. А почему ты не танцуешь?
-Я просто зашла за подругой. Для дискотек я уже старовата.
-Ты? – он недоверчиво усмехнулся. - Ты в каком классе?
Признаваться не хотелось, но что поделаешь…
-Вообще-то я два года назад институт закончила, уже работаю.
Описать, как удивлённо расширились его глаза, я не смогу. Пару минут мы молча курили. Потом он выбросил сигарету.
-Там сейчас будет последний танец. Пошли, хоть погреешься.
Я согласилась. Танцевать я не собиралась, но последняя песня оказалась медляком, и отказаться от приглашения моего случайного знакомого я просто не смогла. Как же я хотела, чтобы этот танец никогда не кончался! Но музыка отзвучала, его позвали какие-то ребята, я с сожалением махнула рукой «пока» и пошла искать Дашку. Она уже ждала меня возле раздевалки.
-Ну, ты даёшь! В кои-то веки пришла на дискотеку и сразу нажила себе кучу врагов! Половина наших девчонок глаза тебе выцарапать готовы!
-Это ещё почему?
-Потому что потанцевать с Димкой – их великая мечта, а ты им такой облом устроила!
-С Димкой? А я причём?
-Ты что, даже не знаешь, с кем танцевала? Это же Димка Байков из 11 «Б», наша местная звезда, бас-гитарист из «Класса».
Теперь я поняла, почему лицо Димки показалось мне знакомым. Школьная группа «Класс» играла на поселковых праздниках, на которых мне приходилось бывать по работе, и возможно на одном из них я и заметила Димку. Теперь я вспомнила тогда ещё длинноволосого паренька с бас-гитарой. Странно, но в тот раз он не произвёл на меня никакого впечатления. С гораздо большим интересом я наблюдала за барабанщиком, кажется, его зовут Саша. Но за последнее время Димка здорово изменился, повзрослел, не удивительно, что я его не узнала.
-Так вот какие у нас звёзды. – Я старалась говорить как можно равнодушнее. – А ты не знаешь, когда у них репетиция? Интересно было бы посмотреть.
-Да они каждый вечер, кроме выходных, собираются. После шести.
Нужно ли говорить, что в понедельник в шесть вечера я сидела в фойе Дома культуры и делала вид, что старательно ищу что-то в сумке. Я так увлеклась этим занятием, что вздрогнула, когда над ухом раздался знакомый голос:
-Привет, подруга! Ты что здесь делаешь?
Я подняла голову. Рядом стоял мой бывший сосед Лёшка Степанов. В детстве мы были очень дружны, несмотря на то, что Лёшка на пять лет старше. Он возился со мной, как с младшей сестрой, и многие его друзья считали, что он действительно мой брат. И даже когда его родители купили квартиру в центре посёлка, Лёшка приходил в гости, водил меня в музыкальную школу, помогал делать уроки. Потом он окончил школу и уехал учиться. Мы потеряли друг друга из виду – когда Лёшка вернулся, уехала учиться уже я. И вот сейчас Лёша стоит передо мной и, улыбаясь, ждёт ответ на вопрос. И что ему сказать? Не признаваться же, что я пришла посмотреть на одного малолетнего музыканта? Лёша хоть и друг, но…
-Ой, Лёшик! Я погреться зашла. А ты здесь какими судьбами?
-А я здесь работаю. – Он вдруг задумался. – Слушай, ты ведь на пианино играла в музыкалке?
-Да, а что?
-Тебя мне сам Бог послал, сестричка. Ты не сможешь пару недель поиграть с ребятами, пока они нового клавишника не найдут?
-С какими ребятами?
-С «Классом». От них клавишник ушёл.
-А ты здесь причём?
-Как причём? Я их руководитель. Ну, так как?
-Лёш, я же их совсем не знаю. Вдруг их не устроит моя кандидатура? И потом, мне ведь придётся учить всё, что они играют, а на это время нужно...
-Насчёт ребят не беспокойся, они согласны играть с кем угодно, иначе концерт сорвётся. А репертуар… Пара репетиций, и всё будет в порядке, я же помню, как ты здорово в музыкальной школе играла. Согласна?
Я подумала. Конечно, это было бы здорово. Мне всегда хотелось заниматься музыкой, а особенно рок-музыкой, профессионально, а не просто играть дома, для души. И где-то на краю сознания мелькнула мысль – и можно быть поближе к Димке…
-Договорились. Если ребята не против, я попробую.
-Вот и отлично. Пошли, они, кажется, уже в зале.
Ребята действительно уже были на сцене. Двое пытались припаять что-то к гитаре, а Димка и барабанщик Саша сидели на колонках и курили.
-Ну сколько раз я просил не курить на сцене? Димон, Санёк, слезьте с усилителей, Женя, Игорёк, отвлекитесь на минутку. Познакомьтесь – Оксана, ваш новый клавишник.
По Лёшкиному тону я поняла – он, как в детстве, «без меня меня женил», и двумя неделями дело не закончится.
-Ну, вы знакомьтесь, а я сейчас вернусь. – И мой хитрый друг детства удрал.
Пару минут мы рассматривали друг друга. Потом Димка улыбнулся:
-Я же тебя знаю! А почему ты тогда не сказала, что будешь играть с нами?
-Вообще-то я сама об этом узнала пятнадцать минут назад, – и пересказала наш с Лёшкой разговор.
Они переглянулись и рассмеялись.
-Ты не обижайся. – Сашка закурил и протянул мне пачку. – Просто Игорёк точно так же в группу попал, «поиграть, пока второго гитариста не найдут».
-Лёше бы вербовщиком в армию, цены бы ему не было, – пробурчал Игорёк.
Теперь смеялись уже все вместе. Первая неловкость ушла, казалось, мы сто лет друг друга знаем. Я сняла пуховик и шапку.
-Ну, раз уж я здесь, где мой инструмент?
-Пошли, я покажу. – Димка затушил сигарету.
Мы зашли в кабинет, Димка вытащил из шкафа старенькую «Ямаху» и подставку, нашёл шнуры.
-Вот, принимай. – Он запнулся и чуть смущённо добавил. – Знаешь, а я рад, что ты будешь с нами играть.
-Я тоже рада.
Так я попала в «Класс». Лёшка немного ошибся – сыгрались мы уже на первой репетиции. Играть с ребятами было легко, они не наезжали, когда я ошибалась, поправляли, беззлобно прикалывались. Я просто забыла, что старше на восемь лет, и чувствовала себя их ровесницей. Да и их разница в возрасте не смущала. Особенно Димку – он всегда старался оказаться рядом, помогал мне таскать и подключать «Ямаху». Но, несмотря на всё это, я старалась быть сдержаннее с ним. Ведь дружеский трёп – это одно, здесь можно и забыть, кому сколько лет, но при более личном общении разница в возрасте может здорово напрячь. И я продолжала молча наблюдать за Димкой, тайком посматривая на него на репетициях и с каждым днём всё отчётливее убеждаясь – я влюбилась в этого мальчишку.
После первого нашего совместного выступления на День святого Валентина мы устроили небольшую вечеринку, для своих, в нашем кабинете. Я решила немного покрасоваться, и, пока ребята собирали инструменты, переоделась из обычных джинсов и свитера в длинное вязаное платье, распустила волосы и начала накрывать на стол. Первым в кабинет вошёл Димка. Он посмотрел на меня и застыл с открытым ртом. Я сделала вид, что ничего не замечаю. Такую картину и увидели остальные: я расставляю стаканы, а Димка с бас-гитарой в руках стоит посреди кабинета и смотрит на меня. Конечно, все тактично предпочли не заметить этот «пейзаж», и только ехидный Игорёк прошептал:
-Димон, положи бас, ты его уронишь. И рот закрой.
Димка покраснел и чуть ли не целиком залез в шкаф с инструментами. Весь вечер потом он украдкой смотрел на меня и смущённо отводил глаза, если я смотрела в его сторону. И, если честно, я вела себя точно так же. Но чувства чувствами, взгляды взглядами, а разница в возрасте здорово портила мне нервы. Нет, самой мне было наплевать, но мы, к сожалению, были не одни в этом мире, и все остальные вряд ли нормально отнеслись к такой паре. Ведь это в ДК мы были группой, друзьями, и никто не удивлялся, что мы постоянно вместе. Но за стенами ДК я становилась Оксаной Сергеевной, корреспондентом районной газеты, а он – Димой Байковым, учеником одиннадцатого класса.
Так мы и прожили ещё два месяца – обмениваясь случайными взглядами и едва кивая «привет» при встрече на людях. А потом я заболела, подхватила грипп. Пришлось взять больничный и не ходить на работу и репетиции. Что было хуже – высокая температура и кашель или невозможность видеть Димку, я не знаю. Ребята звонили мне, интересовались здоровьем – все, кроме Димки. Мне только передавали приветы от него. И осознание того, что я ему совсем не нужна, было для меня хуже любой болезни.
Через неделю ко мне домой пришёл Лёшка и прямо с порога возмущённо поинтересовался:
-Слушай, подруга, ты что с парнем сделала?
Я, плохо соображая от слабости, спросила:
-Что сделала? С каким парнем?
-Не прикидывайся тумбочкой. С Димкой. Парень ходит сам не свой, играть не может. Когда ребята тебе звонят, из кабинета убегает и постоянно как бы невзначай интересуется, сколько им ещё играть без клавишника. Спрашивает, лицо вроде бы спокойное, а голос дрожит. Ксюша, парню плохо.
И тут меня сорвало с тормозов.
-Ах, ему плохо? А мне хорошо? Хорошо лежать и думать, что он там играет, а я здесь аспирин лопаю? Хорошо с его фотографией в руках спать? А он даже позвонить не может…
Поток красноречия иссяк, и я уткнулась лицом в подушку. Лёшка сел рядом и погладил меня по голове.
-Ксюша, он просто боится, что ты посмеёшься над ним, если он подойдёт первым. Ты ведь старше его, уже работаешь, вполне самостоятельная, а он ещё школьник.
-А никому не пришло в голову, что я боюсь того же самого – что он надо мной посмеётся? Именно потому, что я старше?
В общем, проговорили мы в этот вечер ещё долго. А на следующий день раздался звонок в дверь. Я открыла, на пороге стоял Димка. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга, потом одновременно сделали шаг вперёд и… всё получилось как-то само собой.
Вот с того дня и начались эти «явки, пароли, чужие дачи», точнее кабинеты ДК и квартиры ребят из «Класса» - у Димки постоянно дома кто-то из родителей, а со мной по соседству живёт Даша, которая учится в параллельном с ним классе. Ни мне, ни Димке сплетни и слухи ник чему. Вот так и живём. Как поётся в другой песне: «Что будет дальше – неизвестно».

Экран компьютера мягко светится в полутёмной комнате. Строчки плавают перед глазами, я чувствую, что засыпаю. Телефонный звонок выдёргивает меня из этой блаженной полудрёмы.
-Алло?
-Привет. Поговорим?
Я не знаю, как её зовут, зато знаю очень много о её жизни. Как она шутит, я для неё – живой дневник. Мы познакомились – если это можно так назвать – полгода назад. Я вот так же сидела вечером за компьютером в компании чашки кофе и сигареты. По стеклу лениво шлёпал октябрьский дождик, в открытую форточку доносилась витиеватая, но уже довольно сонная ругань соседей, которые почему-то всегда выходят на балкон ссориться, с соседней улицы доносился еле слышный перезвон трамваев и гудки машин. Но, несмотря на все эти звуки, тишина была просто осязаемой, её можно было погладить, как кошку. Когда мне уже начало казаться, что кошка-тишина свернулась клубочком у меня на коленях, телефонный звонок прогнал её.
-Алло?
Телефон ответила застенчивым молчанием. Послушав телефонные шорохи около минуты, я положила трубку. Через пару минут телефон опять подал признаки жизни. Услышав уже знакомое молчание, я устало выдохнула:
-Если надумаете что-нибудь сказать, милости прошу. А пока набирайтесь смелости подальше от телефона, пожалуйста.
Средство связи молчало около десяти минут. За это время я пару раз проиграла компьютеру в карты, допила полуостывший кофе и зажгла новую сигарету. Трубку поднимала уже с интересом – кто же там, на другом конце провода.
-Алло?
-Не клади трубку, пожалуйста. – Трубка заговорила тонким печальным девичьим голоском. – Очень хочется поговорить с кем-нибудь, а никого нет.
-И сколько раз тебя послали, пока ты попала ко мне? – я опасалась, что моя невидимая собеседница обидится, но она неожиданно хихикнула:
-Четыре. Ещё два раза посоветовали записаться в первый класс и выучить цифры. Не объяснять же им, что я знаю цифры, просто так хочется услышать человеческий голос. Пусть даже и матерящийся. Ненавижу осень.
-Это ты зря. А я осень очень люблю.
-Наверное, ты не остаёшься одна по вечерам…
-Ну почему же? По вечерам, выходным, праздникам и вообще всегда, когда человечеству вдруг приходит в голову забыть о моём существовании. Но это же не повод не любить осень, человек может остаться в одиночестве независимо от времени года.
-Может. Но осенью это как-то особенно грустно. Я недавно посмотрела в окно – по улице шёл человек, промокший, насупившийся. Он зашёл в подъезд дома напротив, а через минуту на втором этаже зажглось окно, в нём задвигались фигурки – этот промокший и женщина, наверное, жена. Я ещё подумала – как же здорово, когда приходишь домой, а тебя кто-то ждёт. А меня ждёт только телевизор.
-У тебя никого нет? Ни родителей, ни мужа, ни друга?
-Нет. Родители далеко, двое суток поездом, а замуж как-то никто не спешит звать. Я некрасивая.
-Ерунда. Красота – ещё далеко не всё.
-Ты действительно в это веришь или говоришь, просто чтобы утешить меня?
-Если честно, не знаю. Раньше верила. А теперь… Двадцать пять - и никого. Одна. Нет, конечно, есть друзья, есть мужчины, которые уверяют меня, что красота – это не важно, но потом я вижу их с длинноногими куколками и понимаю – врут. Но ведь не все такие. Если мы их не встретили, это не значит, что их нет.
-Может, и есть. Но очень хочется знать, что этот идеал – не просто статистическая единица, а мужчина, который вот-вот вернётся с работы именно в мой дом, а не чей-нибудь ещё.
Мы немного помолчали. Потом она немного повеселевшим голосом поинтересовалась:
-А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут?
-А зачем? Захочешь – представишься, а нет – обойдёмся. Я ведь тоже не представилась.
-Мама говорила, что называть человека по имени – значит, проявлять уважение к нему.
-Знаешь, - я грустно усмехнулась. – Меня так часто называют по имени на работе, что иногда хочется, чтобы этого уважения было поменьше.
-Мне не нравится моё имя. Ты не обидишься, если я не буду его называть?
-Нет, не обижусь.
Мы опять помолчали. Потом она несмело спросила:
-Можно, я ещё позвоню? Мне понравилось с тобой разговаривать, мы чем-то похожи.
-Конечно, звони. По вечерам я всегда дома.
С тех пор она звонит почти каждый вечер. Рассказывает, как прошёл день, что случилось или наоборот, не случилось, делится планами и идеями, читает свои стихи. Я утешаю её, когда у неё неприятности, радуюсь вместе с ней её маленьким и большим удачам. Когда она долго не звонит – по два, три дня – уже начинаю беспокоиться: я привыкла каждый вечер слышать тонкий голосок. Она говорит, что знакомство со мной принесло ей удачу – появилось больше друзей, она познакомилась с неплохим пареньком. Вслух я соглашаюсь, подыгрываю ей, но про себя думаю, что просто каждому человеку нужно, чтобы кто-то мог выслушать, посоветовать, поругать или просто помолчать за компанию. Если этого нет, начинаешь чувствовать себя никому не нужным, неинтересным, как случилось с моей телефонной подругой. Да и я сама уже была близка к такому, но тут появилась она. У меня появилась возможность почувствовать себя умной, сильной, нужной, что так редко удаётся в повседневной жизни. И потому, как только вечером слышу звонок, я бросаю всё и усаживаюсь перед телефоном. Я не знаю, сколько будет длиться наша телефонная дружба, но знаю, что ни я, ни она не будем чувствовать себя одинокими, пока повторяются две простые фразы:
-Привет. Поговорим?
-Конечно.

ОДНО НА ДВОИХ

Да, удаление татуировок - вещь неприятная. Ева шевельнула плечом и поморщилась: свежий шрам от только что выведенной татушки здорово болел. Она вспомнила, как весёлый бугай в косметическом кабинете пожал могучими плечами, запакованными в белый халат, и заявил: «Поболит немного и пройдёт, не переживай». Как объяснить этому жизнерадостному доктору, что даже если этот шрам исчезнет без следа, то в душе шрам останется на всю жизнь? Да и зачем что-то объяснять постороннему человеку? Ева покосилась на плечо. Каких-то полчаса назад там была половинка сердца с изломанным краем, а в ней имя - Виталя. Она невесело усмехнулась - у подлого предателя Витали на плече такая же половинка, только имя в ней другое - Ева.
... - Вот видишь, у нас теперь даже сердце одно на двоих. - Виталя приобнял Еву и прижал её плечо к своему так, что две половинки татуировки слились вместе, образовав сердечко с тонкой ломаной линией посередине, разделяющей два имени - Ева и Виталя.
Ева только согласно кивнула и покрепче прижалась к нему. В эту минуту она была самой счастливой на свете...
Домой идти не хотелось, и Ева свернула на тихую улочку, ведущую к старому стадиону. Ребёнком она часто играла здесь, и сейчас, пройдясь по заросшему травой футбольному полю, снова почувствовала себя ребёнком. В детстве полуразрушенные трибуны казались ей развалинами старинного замка, а себя она представляла то принцессой, то бродячим артистом, то храбрым рыцарем, то волшебницей... Вот здесь, споткнувшись о ступеньку, она разбила колено, здесь, за большим камнем, прятала свои нехитрые детские сокровища... И здесь же, уже повзрослев, познакомилась с Виталей.
...Дождик в тот день начался неожиданно, просто тихонько подкрался и обрушился сплошной мокрой блестящей стеной. Ева бросилась через поле под прикрытие большого обломка трибуны. Забежав в полутёмную пещерку, она на минуту ослепла, попав из яркого дня в полумрак, и поэтому не сразу заметила, что там уже кто-то есть. И поэтому вздрогнула, услышав мягкий бархатистый голос:
- Проходите, девушка, не стесняйтесь.
- Я не стесняюсь. И вообще, это место моё по праву первооткрывателя, так что не я, а вы должны просить разрешения войти.
Глаза немного привыкли к темноте, и Ева наконец разглядела незваного гостя. Высокий, выше неё, светлые волосы, чёрные джинсы и футболка, а вот глаза в тени, не понять, какого они цвета. Парень весело улыбнулся и шутливо поклонился:
- Ах, простите, принцесса, я вторгся в ваши владения. Простите несчастного бродягу, но на улице такой дождь, я промокну, заболею и умру. Вы же не допустите этого, моя принцесса?
Ева засмеялась. Ей почему-то было очень приятно, что этот симпатичный незнакомец назвал её «моя принцесса», и казалось, что она знает его уже давно.
- Оставайтесь. Но за это вы должны рассказать мне историю вашей бродячей жизни.
-Как прикажете. - Парень опять сверкнул белозубой улыбкой.
Оказалось, парня зовут Виталя, он недавно переехал и сюда забрёл случайно, потому что заблудился. Неожиданно для самой себя Ева предложила показать Витале город, и он согласился.
Дождь закончился, они вышли на улицу и первое, что увидела Ева - глаза Витали. Посмотрев в эти большие ярко-синие глаза, она поняла, что пропала. Ева влюбилась. Впервые в жизни.
Плечо всё ещё болело, и Еве хотелось плакать, но не от боли, а от обиды и беспомощности. Ну почему всё так глупо вышло? Как такое могло случиться?
...Очень быстро выяснилось, что у них много общего: любовь к музыке, рисованию и ночным прогулкам по городу. Через неделю знакомства Еве уже казалось, что она знала Виталю всю жизнь. Она ужасно скучала, если не видела его хотя бы день, а когда он был рядом, мир расцветал, и Еве хотелось петь и смеяться от радости, от того, что рядом такой хороший, надёжный, самый лучший Виталя. И когда через месяц Виталя признался ей в любви, счастливей Евы не было никого на свете. Именно тогда они и сделали эти злополучные татуировки.
Ева присела на обломок трибуны и осмотрелась. Даже не верится, что прошёл уже месяц, как они расстались. Вот такое же утро, так же цвели на заросшем травой поле ромашки, так же стрекотали кузнечики. Но теперь эта тихая красота, так радовавшая раньше, причиняла боль. Кто же первый произнёс эту страшную фразу «может, нам лучше расстаться», и чей голос ответил «да, так будет лучше»?
Ева в сотый раз проклинала свой бешеный характер, свою вспыльчивость. Ну что такого в том, что Виталя пошёл на ту вечеринку к другу один? Что такого, что там была сестра его друга, которая давно положила глаз на Виталю? Сейчас всё это кажется таким незначительным, глупым, но тогда...
- Ну скажи, скажи, она ведь тебе нравится, да? Ты из-за неё меня с собой не взял?
- Малыш, не говори ерунды. Ты же была на даче.
- Ты мог позвонить, я бы приехала.
- Ну извини, в следующий раз обязательно позвоню.
Тут бы и замолчать, поверить, но проклятый характер опять очень некстати проявился.
- А будет ли он у нас, этот следующий раз?
Виталя, которому Евин характер уже попортил немало крови, устало вздохнул.
- Так может, нам лучше расстаться?
И Ева, нет, не она - её вспыльчивость, детская ревность, ответила:
- Да, так будет лучше!
Вот и всё. Слово сказано, обратно его не вернуть.
- Виталя!..
Но дверь уже закрылась, шаги на лестнице стихли.
И ещё целый месяц Ева ждала, что Виталя придёт, позвонит, что всё снова будет хорошо, но он не шёл, не звонил, и Ева с каждым днём всё отчётливей понимала, что всё кончено. А раз так, зачем лишняя память о прошлом? И Ева решила убрать татуировку.
Ну вот её и нет. Кажется, самое время забыть, начать жить сначала, будто и не было этого безумного, сумасшедшего, сказочного года, как будто всё это время она просто проспала и ей снился сон. Но почему-то снова неудержимо тянуло заглянуть в тот закуток, где год назад во время июльского дождя судьба свела её с Виталей. И Ева, подчинившись этому странному желанию, пошла к противоположному концу поля.
Вот и она, маленькая полутёмная пещерка. Ева вошла, и ей показалось, что она вернулась в прошлое. Из темноты прозвучал мягкий бархатистый голос:
- Проходите, девушка, не стесняйтесь.
Ева побледнела, ей показалось, что земля ушла из-под ног.
- Виталя?!
Парень поднялся и подошёл к ней. Те же чёрный джинсы и футболка, что и год назад, те же светлые волосы и ярко-синие глаза. Только на предплечье, там же, где и у Евы, белая марлевая повязка.
- Здравствуй, малыш. Я знал, что ты придёшь сегодня.
- Знал?
- Сегодня ровно год, ты помнишь?
Виталя наконец заметил повязку на Евином плече и обречённо вздохнул:
- Значит, всё?
И тут Ева не выдержала. Она бросилась Витале на шею, обняла его, прижалась, как утопающий прижимается к спасательному кругу.
- Виталя, ну прости меня, я знаю, у меня мерзкий характер, я наговорила кучу глупостей, я не хотела тебя прогонять, прости...
А Виталя просто обнял её и погладил растрёпанные волосы:
- Успокойся, малыш, не плачь. Всё будет хорошо.
И Ева затихла, прижавшись к надёжному сильному Виталиному плечу, но вдруг услышала лёгкий шорох за спиной и обернулась. Непонятно откуда налетела тучка, и по выщербленным плитам уже стучали первые капли дождя.
-Дождь... Как тогда, правда? - Ева подняла глаза и встретилась с Виталиным взглядом. - А... А может, попробуем ещё раз?
Виталя в ответ только крепче прижал её к себе и спросил:
-Почему ты убрала татуировку?
-А ты?
-Она мне не нужна. Я и так никогда тебя не забуду.
Ева облегчённо вздохнула и еле слышно прошептала:
-И я тоже.
А дождь шёл, становясь всё сильней, и наконец блестящая пелена совсем закрыла фигуры парня и девушки, которые стояли, тесно прижавшись друг к другу, под старым бетонным козырьком.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ДОМА

Дом был не стар, точнее, не очень стар. Древней развалиной он выглядел потому, что был уже давно заброшен. Покосившиеся стены жалобно поскрипывали при малейшем дуновении ветра; окна, в которых уже много лет не было стёкол, напоминали пустые глазницы. Чудом сохранившаяся ставня висела на одной проржавевшей петле; болтающаяся на ней борода бело-жёлтой плесени задумчиво раскачивалась в такт поскрипываниям и вздохам подгнивших брёвен.
Но, несмотря на возраст, он помнил всё. В памяти дома - памяти каждого бревна, каждого гвоздя, каждой чешуйки краски - сохранилось это удивительное ощущение рождения. Когда жёсткие сильные человеческие руки одно за другим подгоняли друг к другу брёвна, возводя стены, дом почувствовал, что у него появились кости; пенька, заполнившая щели между брёвнами, и покрывшая всё это штукатурка стали его кожей; в пустые дыры в стенах вставили рамы, застеклили их - и дом посмотрел вокруг молодыми, зоркими глазами. Его наполнили мебелью, повесили ковры, постелили половики – и дом ощутил себя полноценным живым организмом. А потом у него появилась душа - в нём зазвенели человеческие голоса, затопали большие и маленькие ноги.
Дом навсегда запомнил тех, первых, жильцов: двое больших людей - мужчина и женщина, и маленький человеческий детёныш с тоненькими соломенными косичками - девочка. Названия людей дом узнал потом, а до тех пор они были для него Большой Сильный, Большой Красивый и Маленький Смешной. Женщина - Большой Красивый - всегда просыпалась первой, и дом просыпался, почувствовав прикосновение узких горячих ступней к своей коже - прохладному деревянному полу. Потом он чувствовал другие, широкие, твёрдые, но тоже горячие ступни: это проснулся мужчина - Большой Сильный. Последними по полу шлёпали маленькие, чуть косолапые ножки-спички: девочка - Маленький Смешной - бегала по комнате, уворачиваясь от матери, пытавшейся её одеть. Женщина строгим голосам подзывала её, но в глазах, таких же больших и ярко-васильковых, как у дочери, плясали весёлые искорки. Дом впитывал тепло их ног, звон голосов и был счастлив - он жил. Он не обижался на мужчину, если он вбивал гвозди в стены, чтобы повесить картину или полку; на женщину, если она скоблила острым ножом жёсткие доски пола, убирая въевшуюся грязь; на девочку, если она цветными карандашами разрисовывала стены и мебель. Потом, когда жильцы уходили, дом рассматривал себя, отмечая, какая красивая картина висит на вбитом гвозде и как хорошо на новой полке стоит ваза с цветами, наслаждался ощущением чистоты, исходившим от выскобленного пола, и думал, что девочка наверняка станет знаменитой художницей.
Однажды дом почувствовал присутствие нового жильца - по полу пробежалось маленькое пушистое существо, аккуратно ступая четырьмя маленькими, когтистыми лапками. Девочка называла существо «котёнок» и «Пушистик». У дома появились новые царапины, оставленные острыми коготками. Но даже на это дом не обижался - он полюбил Пушистика так же сильно, как и его хозяев.
А потом… Дом с тоской вспоминал этот день: пришли большие мужчины с грубыми голосами, вынесли мебель, сняли ковры. Женщина упаковала хрупкие звонкие чашки и тарелки, девочка собрала свои игрушки и книжки. Мужчина на прощание мягко похлопал по опустевшей стене - и дом остался один. Он рассматривал царапины и полустёртые рисунки на стенах, с надеждой вслушивался в каждый шорох - вдруг вернулись хозяева, но чувствовал только прикосновение холодных цепких лап - по полу и стенам бегали расплодившиеся пауки и мыши. И постепенно дом перестал ждать, закрыл окна-глаза веками - паутиной и пылью, и впал в тупую однообразную полудрёму.
Когда открылась дверь, как-то неуверенно скрипнув, дом сначала подумал, что ему снится сон. Но по полу простучали совсем незнакомые тонкие каблучки, и дом насторожился. Хозяйка каблучков, высокая темноволосая девушка, прошлась по комнатам, задумчиво кивая головой, и вышла так же, как вошла - тихо и ни слова не говоря. На следующий день она вернулась с веником, шваброй и целым пакетом моющих средств. Дом довольно поскрипывал, пока девушка, что-то напевая, выгоняла пауков, сметала пыль и паутину, отмывала грязные окна. Потом появились стол, стулья, кровать, шкаф. За три дня дом преобразился, он уже не выглядел несчастным и заброшенным. Теперь он по утрам просыпался, чувствуя, как ноги в мягких тапках шлёпали по полу, по вечерам с нетерпением ждал возвращения новой хозяйки, рассматривал постепенно заполнившие дом книги, тетради, папки, карандаши, узнал новые слова - учительница, школа, перемена, четверть, учебник, ученики. Иногда дом видел, как хозяйку провожал молодой мужчина; он всё ждал - вот она пригласит его войти, и дом снова наполнится голосами. Привыкший к многоголосию первых жильцов и уставший от тишины заброшенности, дом поначалу скучал - девушка жила одна и большую часть времени молчала. Но со временем он начал находить в этой тишине свою прелесть, ведь это была не глухая тишина пустых пыльных комнат, это было молчание вдвоём. Дом и его новая хозяйка научились общаться и понимать друг друга без слов.
Дом сразу заметил изменения, которые произошли с его хозяйкой. Она стала ещё более серьёзной и задумчивой, часто плакала, рассматривая себя в зеркале. Дом знал - это потому, что тот мужчина больше не провожает её домой. Потом хозяйка на несколько дней исчезла; дом боялся, что его опять бросили. Но хозяйка вернулась, и не одна: в доме появилось маленькое сморщенное существо. Существо называлось «ребёнок» и «сын». Оно постоянно плакало, хозяйка похудела, лицо заострилось, вокруг глаз залегли глубокие синие тени. Дом беспокоился, видя это, но то, что теперь почти всё время в нём находится кто-то живой, его радовало.
Потом ребёнок подрос и начал топать по дому короткими толстыми ножками. Дом старательно втягивал в себя торчащие кое-где сучки и гвозди, чтобы малыш не поранился, но тот все равно падал, обо что-нибудь стукался и наполнял дом густым басовитым рёвом. Дом слушал это и радовался: ну и что, что ревёт, пытается жевать скатерти и занавески, стучит по полу жёсткими деревянными кубиками - главное, в нём снова живут, он не один.
Дни бежали один за другим. Малыш рос; теперь он вместе с хозяйкой по утрам уходил в школу. Дом по-прежнему с нетерпением ждал их возвращения. Он уже ощущал себя не юной наивной новостройкой, а солидным, крепким жилищем. Стены погрузнели и чуть осели, ярко-зелёная краска, которой они были выкрашены, немного потускнела, но дом это не волновало. «Я ведь уже не молоденький, - думал он. - Вот и у хозяйки морщинки появились, и малыш уже задевает головой притолоку и оставляет у порога кроссовки сорок второго размера. Время идёт…».
И время действительно шло. Однажды малыш собрал вещи и ушёл. Хозяйка осталась одна, сын теперь приходил к ней в гости. Он приходил с красивой молодой девушкой, называл её «жена» и «Танечка». Потом с ними стали приходить их сынишка, удивительно похожий на отца, и дочка, как две капли воды – хозяйка в молодости. Они бегали по комнатам, смеялись, и дом вспоминал соломенные косички Маленькой Смешной, толстенькие ножки малыша, и жалел, что эти забавные детёныши не могут быть с ним все время.
Однажды дом проснулся среди ночи. Он не понял сначала, что его разбудило. Потом он прислушался и замер в недоумении - не слышно было дыхания хозяйки. «Вот же она, лежит на кровати, - думал дом. - Почему же она совсем не дышит и не двигается, как будто её нет?». То, что её действительно больше нет и уже никогда не будет, он понял только когда пришли малыш, Танечка, их дети и ещё много других людей. Они все были грустными, многие плакали. Хозяйку положили в странный ящик и унесли. Дом узнал новое слово - «смерть».
Он снова остался один. Сначала малыш с семьёй приходил по выходным, они прибирали в доме. Потом они стали появляться всё реже и реже; постепенно вывезли вещи. Дом с удивлением осматривал свои пустые стены, ожидая, что вот-вот скрипнет дверь, как много лет назад войдёт кто-нибудь и снова заполнит пыльные комнаты живым дыханием. Но никто не приходил. Постепенно в нём снова расплодились мыши, пауки и ещё какие-то противные многоногие создания; местные хулиганы выбили стёкла и оторвали ставни, выломали дверь. Иногда внутрь заходили мужики с помятыми лицами; после них в доме оставались пустые бутылки, смятые газеты и ощущение полной безысходности. Дом уже не ждал, что кто-то войдёт и будет в нём жить, теперь он хотел только одного - уснуть и никогда больше не просыпаться.
Когда в него зашёл очередной алкаш, дом не обратил на него внимания. Мужик выпил, зажёг сигарету и, почти сразу же выбросив её, ушёл. Сигарета упала на ворох грязных мятых газет, они начали медленно тлеть. Постепенно огонёк разгорался, горячее пятно разрасталось, захватывая все большее пространство, лизало стены, потолок, пробивалось сквозь щели в крыше. Люди, увидевшие огонь, вызвали пожарных, но было уже поздно. Дом медленно рушился, огонь как будто съедал его бревно за бревном. Зеваки толпились вокруг, но даже самые внимательные из них не заметили, что за минуту до того, как рухнула крыша, из огня вылетело маленькое облачко, повисело несколько мгновений над пляшущими горячими языками и растаяло. Это душа дома наконец-то освободилась от полусгнившего тела и полетела догонять хозяйку.

***
(Навеяно песней «Prinsess of Egypt» группы «E-Type»)

Ранний вечер. Библиотека. Молодой человек в чёрных джинсах и футболке рассеяно листает книгу о Древнем Египте. И вдруг...

...Я смотрел на картинку в книге: черноволосая девушка в белом платье с воротником-ожерельем танцует в одном из парадных залов дворца фараона, развлекая собравшихся гостей. Это всего лишь древнеегипетская фреска, края сколоты, краски потускнели, и местами их вообще нет, но девушка... Если бы я мог встретить такую в жизни: чёрные волосы на лбу перетянуты простой белой лентой, глаза блестят, несмотря на тысячелетний возраст картины. Но это лишь мечта. Я поднял руку, чтобы поставить книгу на место, и вдруг поверх книжных рядов на меня посмотрели чёрные удлинённые глаза, сверкающие, как вода великого Нила. Я выронил книгу и бросился в другой конец зала, туда, где мелькнули эти глаза. Но там всего лишь висело зеркало. Кто же отразился в нём? Зеркало напортив окна. Я бросился на улицу. Никого нет, только за угол заворачивает девушка в коротенькой красной юбке, белой маечке и туфлях на высоченном каблуке. Ничего общего с моим видением... хотя нет! Волосы, длинные, чёрные как ночь, блестящие в лучах последнего солнца. Глаза! Я должен увидеть её глаза! Я бросился за ней.
За углом, на улице, толпа народа, все спешат, толкаются, разговаривают... Сотни глаз, но где же те, единственные, которые я ищу? Я пробирался через эту многоликую толпу, толкал кого-то, извинялся, пропуская мимо ушей гневные тирады типа: «смотреть надо, куда идёшь!», и вот совсем рядом со мной вновь сверкнули агатовые озёра. Но это не та девушка! На этой нет ни мини-юбки, ни ужасных шпилек, вместо них - простое белое платье с воротником-ожерельем. Это она, девушка с фрески! Я подбежал туда, но это опять было зеркало. Кто же отражается в нём? На другом берегу человеческого океана-толпы снова мелькнула фигурка худенькой девушки в красной юбке. Что это, кто она, почему у неё такое отражение? Девушка опять свернула за угол. Сколько же поворотов в этом городе?! Я бросился вперёд, не обращая внимания на крики людей.
Следующая улица безлюдна, как пустыня, только всё та же девушка стоит у зеркальной витрины, поправляя волосы. Я подбежал и едва не упал: перед витриной стояла обычная девчонка с чересчур перемазанным косметикой лицом, но в зеркале отражалась прекрасная египтянка в белом платье. Они обе повернули головы в мою сторону, по зеркалу пробежала лёгкая рябь, вспыхнуло странное свечение. Красавица шагнула вперёд, сделала шаг к ней и девчонка. Они протянули друг к другу руки, по стеклу побежали искорки... и вот уже передо мной стоит она, принцесса Египта. То, что она принцесса, я не сомневался ни минуты - царственная осанка, гордый взгляд. Всё, как в книге: белая лента в волосах, белое платье. От её двойника остались только туфли на шпильках. Принцесса улыбнулась, легко сбросила туфли и протянула мне руку...

...По пустынной улице уходили в сторону заката высокий парень в чёрном и маленькая хрупкая девушка в длинном белом платье. Они шли, держась за руки, иногда девушка забегала вперёд и начинала танцевать, взбивая над асфальтом лёгкие облачка пыли...
А около зеркальной витрины лежали жалкой кучкой красная юбка, белая майка и туфли. Из зеркала на неё взглянул древний бог Египта с шакальей головой, из узких волчьих глаз вырвались струйки жидкого огня. Одёжка вспыхнула и мгновенно превратилась в крохотную горстку пепла. Ветер подхватил её и понёс вслед заходящему солнцу.

ЖУРАВЛИКИ МАШИ

Первый солнечный зайчик пробежал по стене больничной палаты, зажёг яркие искры в стакане воды, стоящем на тумбочке, скользнул по щеке светловолосой девочки с большими голубыми глазами, задержался на бумажной игрушке у неё в руках и вновь выскользнул в окно, будто напуганный скрипом открывшейся двери. В палату вошла молодая женщина в белом халате, с никелированным лотком в руках. Девочка подняла глаза от игрушки и улыбнулась:
- Доброе утро, тётя Катя.
- Доброе утро, Машенька. Пора делать укол.
Медсестра быстро ввела очередную порцию витаминов, закрыла лоток и присела на краешек кровати.
- Как ты себя сегодня чувствуешь, Машенька? Поспала хоть немного?
- Мне лучше, тётя Катя, я даже сон видела! Как будто мои журавлики ожили и полетели. И я вместе с ними. Мы летели, летели, а внизу стояли вы, тётя Катя, и мама. Вы мне руками машете, кричите, чтобы спускалась, а я не хочу. В небе так хорошо, и у меня не болит ничего. Такой сон хороший, мне просыпаться было жалко.
- Очень хороший сон, Маша. - Катя взяла в руки одного из бумажных журавликов, которыми была заполнена вся комната. - Я вижу, ты ещё одного сделала. Зачем тебе столько?
- Неужели вы не слышали? Мне баба Валя, нянечка, рассказывала. В Японии жила девочка, она тоже очень болела, и ей сказали, что она выздоровеет, если сделает тысячу журавликов. И я тоже сделаю, я успею, обязательно. Я не умру, дети ведь не умирают, правда, тётя Катя?
- Правда, Машенька. - Катя положила журавлика на кровать. Как объяснить восьмилетней девочке, что не спасли эти лёгкие птицы маленькую японку, больную лейкемией, и вряд ли спасут они маленькую россиянку, больную СПИДом...
- Мне пора, Машенька, меня другие детишки ждут. Я ещё зайду к тебе.
- Заходите обязательно. И ещё, тётя Катя, принесите, пожалуйста, ручку. Я напишу письмо маме.
- Ты ведь недавно писала, Маша. Не ответил никто.
- А вдруг просто письмо не дошло? Потерялось на почте?
- Может быть. Хорошо, я принесу ручку и конверт.
- Спасибо, тётя Катя.

Катя открыла дверь процедурной, поставила на этажерку лоток со шприцами и устало опустилась на топчан.
- Устала, Катюша? - Анна Игоревна, врач, пожилая, с седыми волосами, собранными в пучок, оторвалась от истории болезни.
- Ноги болят, а ещё надо сходить купить конверт. Маша опять письмо матери написать хочет.
- Это уже двенадцатое за месяц. Пишет-пишет, а толку...
- А что с её матерью, Анна Игоревна? Почему она ни разу дочь не навестила? Каждый раз Машка на меня с такой надеждой смотрит, а как узнаёт, что нет письма, чуть не плачет.
- Мать... Да её и матерью назвать нельзя. Бросила она Машу, после того, как сама заболела и её заразила.
- Заразила?! Как?
- Она ведь наркоманка, Катюша. Наверное, так и заболела. А у Машки грипп был, и эта горе-мамаша уколы ей своими шприцами делала. А когда узнала, что Машка заболела, бросила её. Сказала, она ещё молодая, вылечится - другие дети будут. Девочка у нас уже год, мы к ней привыкли. В детдом-то её такую не берут. Самой её жаль, а что поделаешь? - Анна Игоревна вздохнула и снова углубилась в историю болезни.

- А вот и я, Машенька. Принесла тебе конверт. Пиши своё письмо, а я опущу, когда домой пойду.
- Спасибо, тётя Катя! – Маша схватила ручку и начала медленно и старательно выводить печатные буквы на листе из школьной тетради. Маленькие пальчики побелели от напряжения, ручка выскальзывала, но глаза горели такой радостью – она ведь пишет письмо маме!
- Всё, я написала, тётя Катя. Только вы адрес напишите, а то у меня рука устала. И обязательно опустите письмо, не забудьте.
- Хорошо, Машенька, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, тётя Катя.

Сдав смену, Катя пошла домой, и, только раздеваясь в прихожей, наткнулась на письмо.
- Ой, а ведь совсем забыла! Машка просила ведь – не забудь, а я…
Катя вдруг заметила, что конверт не запечатан. Она подумала и решительно развернула сложенный пополам листик.
«Здравствуй, мамочка. Я уже столько писем тебе написала, а ты не отвечаешь. Ты их, наверное, не получала, они потерялись. Баба Валя говорит, что ты не хочешь мне писать, что ты плохая, а я ей не верю. Ты ведь моя мама, ты не можешь быть плохой. Я сейчас очень болею, но скоро вылечусь и снова вернусь домой. Я тебя очень люблю, мамочка. Напиши мне, пожалуйста…».
Листок выскользнул из рук Кати, на глаза навернулись слёзы. «Мне тоже её жалко, а что поделаешь?» - зазвучал в голове голос Анны Игоревны.
- Я знаю. что делать, - Катя подошла к столу, вырвала листок из тетради, взяла ручку и начала писать: «Здравствуй, моя любимая доченька Маша. Я получила твоё письмо…».

- А у меня для тебя сюрприз, Машенька! – Катя вошла в палату и вздрогнула – так изменилась девочка за два дня. Вокруг голубых глазок легли глубокие, почти чёрные тени, кожа стала такой бледной, что почти сливалась с белой наволочкой. В тонких, плохо слушающихся пальчиках едва держится очередной журавлик.
- Какой сюрприз, тётя Катя?
- Тебе письмо, Машенька, сегодня утром пришло.
Если Катя и сомневалась, правильно ли она сделала, написав это письмо, то теперь, когда она увидела, как загорелись глаза девочки, её сомнения исчезли. Она протянула конверт Маше и тихонько вышла из палаты.

- Катерина Сергеевна! – кто-то тряс Катю за плечо. Она открыла глаза, и взгляд упёрся в часы на руке: четыре двадцать утра.
- Катерина Сергеевна! – её ещё раз встряхнули.
- Тётя Валя? Что случилось?
- Машенька! Я к ней заглянула, дай, думаю, посмотрю, как она там, а она… Она…
- Господи! – сон как рукой сняло. – Разбудите Анну Игоревну!
Катя бросилась в Машину палату. Стоило ей переступить порог, как она сразу поняла, что старая нянечка не ошиблась. Тонкая струйка крови вытекала из уголка рта, невидящие голубые глазки широко открыты, бледные тонкие пальчики судорожно сжимают письмо.
- Машенька… Господи…
- Не плачь, Катюша. – Анна Игоревна обняла её за плечи. – Ей теперь гораздо лучше. Я схожу за каталкой, а ты побудь здесь, хорошо?
Катя кивнула; говорить она не могла, в горле стояли слёзы. Она наклонилась, подняла белого бумажного журавлика.
- Один… Два… Три… - Катя собирала журавликов и не могла остановиться. Тело Маши уже давно увезли, а она всё считала…
- Пойдем, Катюша. Для нас всех это очень большое горе, но надо взять себя в руки. Маша не единственный наш пациент.
- А вы знаете, сколько их? Журавликов? – Катя посмотрела на Анну Игоревну полубезумными глазами.
- Нет. А сколько?
- Девятьсот девяносто…

Если вы вдруг зайдёте на городское кладбище, пройдите в его дальний угол, не поленитесь. Там, возле тоненьких молодых рябин, есть маленькая могила. С холодного серого камня-памятника на вас посмотрят наивные чистые большие глаза. Глаза, так и не поверившие в существование смерти, предательства, подлости… Машенька… Маленький ангел… Дочь, заплатившая за грехи матери.

«- Я не умру. Дети ведь не умирают, правда, тётя Катя?
- Правда, Машенька…».

Солнце… Опять солнце… Как же я раньше любил его, но теперь солнце - мой злейший враг. Нет, оно не жжёт меня, не слепит глаза, оно по-прежнему ласково пригревает. Но когда оно всходит по утрам, мой ночной мирок - всё, что у меня теперь осталось, исчезает. Как могу я любить его, если оно отнимает у меня самое дорогое - Её.
Моя жизнь была самой обычной: я родился, рос, учился, потом работал. Но однажды… Как в страшном сне… Я возвращался с работы, было уже темно, фонари почему-то не горели. У стены скорчился тёмный комок. «Собака», - подумал я и прошёл мимо. Но за спиной послышался цокот когтей по асфальту, и на спину навалилось что-то мягкое, горячее. Последнее, что я помню - тяжёлое, прерывистое дыхание зверя.
Очнулся я, когда уже светало. Очень болела рука - рукав куртки был разорван в клочья, на плече запеклась кровь. Кое-как я добрался до дома. Укус был нестрашным - лишь слегка задета кожа, но проходило время, а он не заживал.
Приближалось полнолуние, и я почувствовал, что укус начал гореть - сначала слегка пощипывал, а потом мне стало казаться, что к плечу прижали горячий уголь. Я не мог спать, по ночам что-то гнало меня из дома. Я не мог ходить по улицам - малейшие звуки превращались в ужасный грохот, лёгкие, едва различимые запахи просто сшибали меня с ног. Вид обычной еды вызывал отвращение, но я мог часами стоять у витрины магазина, где лежало сырое, только что разделанное мясо. И вот однажды, в ночь полнолуния, это случилось: моё тело как будто скрутило в тугой комок, вывернуло все суставы. Мир изменился: на меня обрушился целый водопад звуков, запахов, предметы стали больше… нет, не больше, это я стал ниже ростом, и стоял я уже не на двух ногах, а на четырёх лапах, поле зрения расширилось – скосив глаза, я мог видеть всё, что находится у меня за спиной. Нет, я не испугался. Я воспринял всё, как само собой разумеющееся. Моё новое тело было сильным, быстрым, ловким; я выбежал, а точнее, вылетел одним прыжком на улицу. Случайные прохожие шарахались в стороны и в ужасе жались к стенам, видя мчащуюся мимо них чёрную тень с горящими глазами. Свобода… До этой ночи я не понимал, что значит это слово. Казалось, ещё немного - и я обгоню ветер. Луна, как большой весёлый жёлтый глаз, подмигивала мне с неба.
Утром я очнулся в подъезде чужого дома, оглядел себя и сначала не мог понять, что со мной случилось: одежда разорвана в клочья, руки и ноги в царапинах… Я выскочил из подъезда, напугав старушку, гулявшую с собачкой. Псина зарычала на меня, и я, не успев понять, что делаю, оскалился и зарычал в ответ. Старушка подхватила собачонку, крикнув: «Сумасшедший!», и пулей влетела в подъезд. Но я этого не заметил - я всё вспомнил. И на меня навалилась такая тоска - неужели это всё? Неужели я больше не смогу почувствовать этот необыкновенный, пьянящий вкус свободы? Я брёл по улице, не видя ничего вокруг: ни людей, брезгливо обходящих меня, ни рычащих на меня собак. И тут… Меня как будто ударило. Из остановившейся машины вышла Она. Я смотрел на неё и не мог отвести глаз. Я не смог бы в тот момент ответить, красива Она или нет - для меня главным было не это, а то, что от неё исходил тот едва уловимый запах Свободы, который я почувствовал этой ночью. Я попытался подойти к ней, но здоровенный парень («охранник» - мелькнуло в мозгу) оттолкнул меня. Только сейчас я понял, что такой, как сейчас, я не смогу приблизиться к Ней. Всё погасло; вокруг меня, казалось, повисла пелена тумана.
Этот туман преследовал меня весь день, но как только зашло солнце, я почувствовал уже знакомое жжение, и через несколько минут бежал по вечерним улицам, опустив морду к земле и ища следы моей принцессы. И я нашёл их! Следы привели меня к большому дому. Его окружал высокий забор, но что такое какой-то забор для волка? В несколько прыжков я оказался у окна и, привстав на задние лапы, заглянул в комнату. Она была там, сидела у зеркала, расчёсывая свои прекрасные волосы.
С тех пор я каждую ночь сидел там, у окна. Ночь стала моим миром, а Она была солнцем этого мира. Я возненавидел день, ведь днём я не жил. Моя жизнь начиналась после захода солнца.
Но недавно… Я не успел вовремя отскочить от окна, и Она увидела меня. Страх, отразившийся на её лице, обжёг меня, как огонь. Она закричала, в комнату вбежал всё тот же качок, но теперь у него был пистолет. Моя принцесса показала рукой на окно. Я не стал ждать, пока охранник заметит меня, и убежал.
С тех пор дом вечером обходят люди с оружием. Я по-прежнему прихожу туда и смотрю на Неё, но с каждым днём всё труднее прятаться от охраны.
Луна… Она сегодня появилась даже раньше, чем всегда… Это хороший знак… Значит, сегодня никто не помешает мне любоваться моей принцессой… Я иду…

Из милицейской сводки происшествий: «…этой ночью при попытке проникновения в дом банкира Н. охраной был застрелен молодой человек. Личность погибшего устанавливается…».

СКАЗ О ТОМ, КАК ВОЕНКОМ ПРИЗЫВ ПРОВОДИЛ

В некотором царстве, в некотором государстве, в Неместной области, Ненашенском районе жил-был военком. Жил себе, не тужил, в красивом мундире ходил, по праздникам речи толкал, школьникам умные слова говорил - в общем, как мог, повышал престиж родной армии.
И вдруг - как гром среди ясного неба: прислали военкому письмо, а в письме строгий указ - немедля провести призыв и доставить в армию новых солдат, потому как старые уже закончились. Схватился он за голову – кого ж тут призывать, если остались в Ненашенском районе три деда, две бабки, двадцать детишек малых да семья негров-беженцев из Зимбабве?
Загрустил военком, да так тяжело загрустил, что полугодовой запас самогона закончился. День грустит, два грустит, а на третий полезли из углов черти зелёные, в форме военной новенькой, с рогами, «под ноль» бритыми. Обрадовался, принялся было чертей в шеренги строить, а они, подлые, смеются, разбегаются, рожи корчат, жесты непотребные делают. Разозлился военком, рявкнул: «Разойдись!!!», да так, что чертей как ветром сдуло. Смахнул бутылки со стола, мундир одёрнул, фуражку на уши нахлобучил, перегар «Орбитом» зажевал и пошёл по Ненашенскому району – авось кто, на призывника похожий, и отыщется.
Долго ли, коротко ли шёл военком, и видит – речка, а на берегу сидит детина – кровь с молоком, в плечах косая сажень, рожа шире плеч. Ноги в воду опустил, удочку забросил и песенку насвистывает. Подошёл к нему, речь завёл:
-Как звать?
-Петро…
-Сколько лет?
-Восемнадцать…
Потёр военком руки, заулыбался.
-А что, Петро, служить пойдёшь? Родину, мать твою, защищать?
-Да я бы и рад, товарищ военком, да только не могу я – плоскостопие у меня.
Ноги из воды вытащил, а вместо ног – плавники рыбьи.
Опечалился военком, рукой махнул и дальше пошёл. А детинушка ласты с ног снял, усмехнулся и дальше, насвистывая, рыбку ловить стал.
Идёт военком, идёт – и слышит: дети плачут, корова мычит, куры кудахчут – жильё, значит, люди, значит. Свернул с дороги да прямо носом в стенку избы уткнулся. Зашёл внутрь – смотрит, лежит на печи детина, по виду – родной брат Петра, только рожа ещё шире.
-Как звать?
-Степан…
-Сколько лет?
-Двадцать…
-Плоскостопие есть?
-Плоскостопия нет, зато есть трое детей, вон, в углу сидят.
Посмотрел военком в угол, затылок почесал. Дети – это серьёзно, что уж тут делать. Попрощался и дальше пошёл.
Долго ходил военком по Ненашенскому району, да так никого подходящего и не нашёл. У одного зубов не хватает, у другого пальцы на руках в кулаки срослись, да в такие, что и подойти-то страшно, не то, что вопросы задавать. А ещё у двоих ориентация настолько нетрадиционная, что военком и слов-то таких не слышал.
Вернулся военком в свой кабинет, хотел было опять загрустить, да только самогона не нашёл. Сел тогда за стол и написал объявление: «Кто хочет служить в армии – обращайтесь в военкомат». Расклеил по столбам телеграфным и спать лёг.
Проснулся утром, слышит – шум у крыльца. Вышел военком и видит: стоит, по меркам Ненашенского района, целая толпа – пять человек. Дед Михалыч с ружьём охотничьим, дед Петрович с вилами, дед Степаныч с пулемётом «Максим» позапрошлого века выпуска да двое негров-беженцев, Мумба и Юмба, с бумерангами наперевес. Как увидели военкома, замолчали. Дед Михалыч ружьё поправил и говорит:
-Вот, товарищ военком, по объявлению мы. Хотим в армию, Родину нашу защищать.
Посмотрел на них военком, вздохнул, повесил фуражку и китель на забор, построил Михалыча, Петровича, Степаныча, Мумбу и Юмбу, сам впереди стал. Запели они строевую песню и строевым шагом пошли служить. Все вместе.

РАДОСТЬ

Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Виктор сидел на капоте машины, курил и мрачно размышлял об этой примете. Если так, то год обещает быть не самым лучшим. И ведь вроде бы всё хорошо, как всегда: ресторан-фейерверк-напитки-закуски, хорошие друзья, весёлые девчонки… Ну всё, как обычно, по схеме, по традиции, а что-то не то, чего-то не хватает…
- Чего-то не хватает… - задумчиво повторил вслух Виктор и вздрогнул от неожиданно прозвучавшего над ухом голоса.
- Радости.
- Чего? – Виктор повернулся на голос. Рядом стояла старуха, обычная такая бабулька, из тех, что возле вокзалов продают семечки и яблоки: старенькое пальтишко с цигейковым воротником, пуховый платок, морщинистое, сморщенное, как печёное яблоко, лицо… Но вот глаза – живые, ярко-голубые, молодые – казались на лице старухи чужими. И смотрели эти глаза строго, чуть насмешливо и очень по-доброму. Резкие слова, уже готовые было сорваться, застряли в горле.
А старушка ласково улыбнулась и повторила:
- Радости тебе не хватает, Витюша.
- А… Вы… Откуда Вы меня знаете? – Виктор досадливо поморщился, ведь спросить хотел совсем другое.
- Не о том спросить хотел. - Будто прочитала его мысли старуха.
- Да… Не о том… Извините, как Вас зовут? – и сам удивился – ну зачем ему имя этой странной бабули.
- Зовут? – старушка хитро прищурилась. – А зови… баба Маша.
- Вы, баба Маша, говорите – радости нет. А мы ведь с ребятами всю ночь праздновали, ресторан хороший заказали, музыка, танцы, то-сё… - Виктор смущённо замолчал, словно споткнулся о насмешливо-добрый взгляд.
- Вот именно – «то-сё». Это – веселье, потеха, как шутиха праздничная: искры, блеск, шум, а как погаснет – только угольки и пепел останутся. А радость – она как огонёк маленький, будто свечка внутри зажглась – тепло от неё на душе и светло. Было такое, когда праздновали?
- Огонёк… Нет, - растеряно протянул парень. – Не было. А где же её взять, радость?
- Взять не получится. Она придти должна.
- Откуда?
- А от людей. Чтобы радость к тебе пришла, её сначала людям отдать надо. Вот ты давно что-нибудь хорошее людям делал? Просто так, от души, не для выгоды?
Виктор задумался. Получалось, что давно, так, что и вспомнить не смог, когда.
- Вот видишь, – баба Маша опять поняла его без слов.
- И что же мне теперь делать? – вдруг стало обидно до слёз, как будто потерял что-то важное и только теперь заметил.
- Тут я тебе не помощница, сам понять должен. А вот совет дать могу – по улицам походи. Пешком, - погрозила она пальцем, заметив, что Виктор вытащил из кармана ключи от машины. – Посмотри вокруг, может, и отыщется твоя пропажа. Да и вечер сегодня такой, особенный…
- Особенный? Почему?
- Эх, ты, – укоризненно покачала головой старушка. – Рождество ведь завтра.
Виктор виновато опустил голову – и правда, забыл. А когда поднял, рядом никого не было, а там, где стояла баба Маша – ровный, нетронутый снег.
- Мистика… - тряхнул головой Виктор. – Наверное, действительно, нужно прогуляться по свежему воздуху.
Уже через пару сотен метров молодой человек понял – загадочная старушка оказалась права. Город, который из окна летящей на большой скорости машины сливался в сплошную серую полосу, сейчас снова стал таким, каким виделся в детстве – большим, таинственным… Виктор шёл, смотрел по сторонам, и уже начал забывать, почему отправился на эту прогулку. И вдруг – лёгкий толчок в плечо. Парень обернулся – никого, улица пуста, и только во дворике старой пятиэтажки на скамейке сидела девушка в ярко-жёлтой, как одуванчик, куртке и тихонько всхлипывала.
- У вас что-то случилось? Может, помочь?
Девушка подняла на него большие заплаканные глаза:
- Нет, спасибо… Просто праздники, а настроение совсем не праздничное – у меня бабушка очень болеет, мы с родителями даже ёлку наряжать не стали, чтобы её не беспокоить. Знаете, Новый год, чего-то необычного ждёшь, чудес каких-то, а тут… Вот и стало грустно.
- Чудес не бывает, – по привычке, не задумываясь, ответил Виктор, по удивлённому взгляду девушки понял, что сморозил глупость. – А я вот праздновал, а настроения всё равно нет. Кстати, меня Виктор зовут.
- А я – Настя. – Девушка рассеяно погладила ветку растущей возле скамейки ёлочки, и у Виктора мелькнула идея.
- Знаете, Настя, подождите меня здесь, не уходите.
И парень со всех ног бросился к сверкающему витринами магазину. Вернувшись через несколько минут, он протянул Насте большую коробку с ёлочными игрушками и мишурой.
- Если нельзя дома, давайте вот эту нарядим, – он махнул рукой на ёлочку возле скамейки. – И давай на «ты»?.
Настя удивлённо посмотрела на коробку, на Виктора, на ёлку и улыбнулась:
- Давайте… Давай! Я ни разу не наряжала елку на улице.
- Я тоже, – Виктор засмеялся и начал доставать из коробки игрушки.
Они долго наряжали ёлку, спорили, что куда повесить, но оказалось, что дотянуться до верхушки, чтобы прикрепить звезду, не получится даже со скамейки. И тут из подъезда вышел мужчина со стремянкой и украшение быстро заняло своё место. А потом из дома стали выходить люди, увидевшие из окон эту необычную картину. Кто-то принёс ещё игрушек, кто-то – тарелки с нехитрыми закусками, скамейку застелили скатертью, а из соседнего дома пришёл весёлый пенсионер Семёныч с баяном… Люди пели, смеялись, водили хороводы вокруг ёлки, поздравляли друг друга с Новым годом и Рождеством…
Настя и Виктор сначала праздновали вместе со всеми, а потом решили прогуляться по вечернему городу. Они ходили, разговаривали, вспоминали смешные и не очень истории из жизни, и от грустного, совсем не праздничного настроения не осталось и следа.
Возле маленькой церкви Настя остановилась:
- Давай зайдём? Бабушка просила купить свечей, а я днём забыла…
Пока Настя рассматривала небольшой прилавок, Виктор бродил вдоль стен, смотрел на иконы. Рассеянным взглядом скользнув по очередной, он вдруг, уже который раз за этот вечер, вздрогнул от неожиданности: молоденькая женщина с ребёнком на руках смотрела на него с потемневшей от времени доски уже знакомыми глазами – молодыми, ярко-голубыми, очень добрыми и чуть насмешливыми…
Насте пришлось несколько раз окликнуть Виктора, настолько он был потрясён, и чуть ли не за руку выводить на улицу.
- Что с тобой?
- Знакомую встретил… - Всё ещё ошарашено пробормотал Виктор.
-Что? – Настя с недоумением посмотрела на молодого человека.
- Да нет, ничего, – парень провёл рукой по лицу и улыбнулся. – Знаешь, я был не прав – чудеса бывают.
- Да? И где они? – Настя, дурачась, покрутила вокруг головой.
- Здесь, – Виктор приобнял девушку за плечи. – Ты – моё чудо.
Настины глаза радостно засияли, и Виктор вдруг почувствовал – где-то внутри зажёгся маленький огонёк, от которого начали расходиться, как круги по воде, тепло и свет. Молодой человек оглянулся на почти скрывшуюся за поворотом церквушку и едва слышно, одними губами прошептал: «Спасибо… баба Маша!».

РОЖДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ

Ну вот и всё. Отступать некуда. Письмо исчезло в почтовом ящике. Полина захотела вернуть его обратно. Но... не кри¬чать же: «Отдайте!». Девушка махнула ру¬кой, вздохнула и пошла домой.
Если бы ещё полгода назад ей сказали, что она затеет такую авантюру, она бы толь¬ко посмеялась. Но сейчас... Хотя именно сейчас то, что ещё несколько часов назад казалось хорошей идеей, начинало выгля¬деть как несусветная глупость. По крайней мере, для самой Полины.
Она никогда не увлекалась современ¬ной молодёжной музыкой, предпо¬читая старый добрый рок. А вот младшая сестра Юлька просто по¬мешана была на разного рода теле¬проектах, где за полгода из любого обещали сделать суперзвезду. Она не пропускала ни одной передачи, тратила безумное количество денег, голосуя за любимых участников, завесила всю комнату постерами и календа¬рями с их фотографиями и очень обижа¬лась на родителей за то, что ей не позволя¬ют принять участие хотя бы в одном отбо¬рочном туре. Но Полина считала, что ей в её двадцать пять уже несолидно сходить с ума, и поэтому Юлька любовалась на своих ку¬миров в одиночестве.
Так было и в тот воскресный вечер. Юль¬ка сделала звук погромче и устроилась в кресле. Транслировали телепроект «Рожде¬ние звезды». Супер-пупер-звёздочки орали так старательно громко, что Полине, си¬девшей с книгой соседней комнате, всё было отлично слышно. Девушка терпела, сколько могла, но слушать, как звёздочки фальшивят и забывают слова, было невоз¬можно. Она уже собиралась крикнуть сест¬ре, чтобы та сделала потише, но в этот мо¬мент услышала удивительно чистый, кра¬сивый голос. «Неужели Юлька переключи¬ла канал?» - засомневалась Полина и зашла в комнату сестры. Нет, всё тот же канал, всё тот же проект, а на сцене - сим¬патичный темноволосый паренёк, которому и принадлежал поразивший её голос.
-Юль, это кто? Он единственный из этой толпы умеет петь.
-Это Артём Быстров.
-И на каком он месте?
-Пока на третьем, но все говорят, что он победит.
-Я не удивлюсь, гели победит.
С тех пор сёстры смотрели «Рождение звезды» уже вдвоем. С удивлением Поли¬на замечала, что большинство участников проекта - очень способные ребята, с не¬плохими голосами, но исполняют песни, которые не дают возможности проявиться ни голосу, ни способностям. На эту тему они с Юлькой постоянно спорили.
-Ну напиши другие песни, если тебе эти не нравятся! – горячилась младшая.
-Ну и напишу, только кто их петь бу¬дет? - не уступала старшая.
Закончились эти споры тем, что Полина действительно написала песню, сестры записали её на диск, слушали и пережива¬ли, что кроме них самих и их друзей, её никто не услышит.
Но однажды Юлька влетела к Полине в комнату и бросила ей на колени толстую молодёжную газету:
-Читай! На последней странице!
Полина развернула газету: «Проект «Рождение звезды» объявляет конкурс... лучшая песня... пятеро финалистов...».
-Не понимаю. Что это такое?
-А что здесь непонятного? Руководи¬тели проекта проводят конкурс на лучшую песню для пятерых финалистов. Все жела¬ющие могут присылать свои песни на имя любого, а ребята выберут, какую песню бу¬дут исполнять в финале.
-И чему ты так радуешься?
-Как чему? Давай пошлём твою песню, а? Для Артёма...
В студии городской филармонии сде¬лали хорошую запись, диск и распечатку с текстом и нотами положили в конверт, и Полина сама отнесла его на почту.
Прошло три недели. Как-то вечером раздался телефонный звонок:
-Добрый вечер, вас беспокоят с телепроекта «Рождение звезды». Я могу поговорить с Полиной Сотниковой?
-Да... - у Полины от неожиданности трубка чуть не выпала из рук. - Это я...
-Хочу вас обрадовать. Артём Быстров выбрал вашу песню для исполнения в фина¬ле. Мы приглашаем вас на запись передачи...
И вот Полина в Москве. Подготовка к съёмкам финала шла полным ходом. Авторы конкурсных песен на время оказались не у дел, и Полина решила прогуляться по теле¬студии. Конечно же, заблудилась в хитром лабиринте коридоров и павильонов, бестолково бродила по закоулкам студии и, завернув за один из многочисленных углов, наткнулась на высокого молодого человека. -Ой, Извините... Вы не подскажете, как и в павиильон проекта «Рождение звезды? - выпалила Полина на одном дыхании и удивлённо уставилась на молодого человека - он был очень похож на Артёма, только старше. Потом спохватилась и покраснела. - Извините, я не хотела вас разглядывать, но вы так похожа ил Артёма Быстрова...
-Точнее, он на меня, потому что я стар¬ше. Я Антон Быстров, Артём - мой млад¬ший брат, а вы Полина, автор Тёмкиной финальной песни. Я вас узнал. Решили про¬гуляться по студии?
-Да, и заблудилась. Вы меня не прово¬дите обратно?
-Конечно, и даже устрою вам экскурсию. Я здесь с начала проекта, успел всё выучить.
Полина согласилась и они отправились в путь по хитросплетениям студийных пе¬реходов. Антон рассказал, что родители не хотели отпускать Артём, одного так далеко от дома (сами они из Новосибирска), и по¬этому он поехал с младшим братом.
-А как же семья, работа?'
-Семья - это родители и Тёмка, а ра¬бота... Хочу попробовать ус троиться в Москве. Я архитектор, думаю, здесь много желающих построить дом по индивидуальному проекту.
Полина и Антон несколько часов ходили по студии, рассказывая друг о себе. Оказалось, у них немало общих тем для разговора, на многие вещи они смотрят одинаково. Всё оставшееся время до съёмок проводили вместе. Оба понимали, что отношения становятся чем-то большим, чем просто дружба. Но никто не решался сказать об этом первым.
Наступил день финала. Заполненная студия, взволнованные финалисты и не менее взволнованные авторы песен. Первое выступление, второе… Полина сидела, вцепившись руку Антона, и почти не дышала - Артём выступал последним. Отзвучали последние аккорды, и ведущие объявили начало зрительского голосования. На большом экране замелькали цифры... Пять минут конца голосования, четыре... три... две... Полина не успела ещё ничего понять, а Антон уже сгрёб её в охапку и расцеловал обе щёки:
-Полька! Умница! Это всё твоя песня!
Полина, не веря своим глазам, смотрела на экран: почти шестьдесят процентов голосов - Артём Быстров!
-Не говори глупостей! Песня как песня. Это всё Тёмка!
А потом Полина стояла рядом с Артёмом на сцене. Но ни аплодисменты, ни вручение награды её уже не интересовали. Она наблюдала за Антоном, который на сцену вообще не смотрел. Он что-то писал на большом листе бумаги. «Наверное, придумывает очередной проект дома, а на меня ему наплевать», - обиделась Полина. И вдруг Антон встал и высоко поднял бумагу, на которой было написано крупными буквами: «Полина, я тебя люблю!». Зал на мгновение удивлённо замер, а потом взорвался аплодисментами...
Прошло пять лет. Артём записал два альбома. Автором большинства песен была Полина, а главными слушателями и поклонниками - Юлька, Антон и двое маленьких Быстровых – близнецы Анька и Ванька – дети Полины и Антона.

***
Начиналось всё это, как безобидная шутка (а что, слабо сходить в гости к Дракуле?), и вот уже почти полгода мы сидим в румынской психушке и пишем письма в российское посольство. Правда, безрезультатно: то ли письма не доходят, то ли в посольстве, увидев обратный адрес, выбрасывают их, не читая. Единственная надежда теперь на санитара, которого мы попросили отправить на родину это письмо, названное нами

ДОРОЖНЫЕ ЗАМЕТКИ ОХОТНИКОВ ЗА ВАМПИРАМИ

Однажды мы - Анна, Татьяна и Александра, а попросту Аня, Таня и Саня, три обычных российских девушки в возрасте от 20 до 30 лет, в обеденный перерыв просматривали центральную прессу и наткнулись на статью о замке легендарного румынского вампира Дракулы. Впоследствии установить, кому принадлежали слова «а пошли к нему в гости», не удалось - никто не признаётся, опасаясь получения черепно-мозговой и иных видов травм. Но в тот момент идея показалась нам свежей, маршрут - оригинальным, и поход наметили на ближайший отпуск. К подготовке подошли со всей ответственностью - притащили кучу карт и толстенный том Большой советской энциклопедии со статьёй о Румынии. Лишних денег у нас не водилось, потому продвигаться в нужном направлении решили автостопом. На прокладывание маршрута ушло почти два месяца - старались избегать безлюдных местностей и таможенных кордонов. Язык решили не учить, понадеявшись на русско-английский разговорник и богатую мимику и жесты, продуктами (хлебцы, консервы, китайская лапша) запаслись в пределах разумного - заработать грыжу не хотел никто, и потому большую часть нашего скромного бюджета отвели под пункт «Питание». После изучения литературы о вампирах и прочей нечисти решили прихватить чеснока и осиновых щепок, но предложение Аньки наплавить серебряных пуль и попросить у кого-нибудь пистолет отмели: попадёмся в чужой стране без виз да ещё и с оружием - мало не покажется. Доказывай потом румынским ментам, что мы не террористы и не мафиози. И вот наконец все приготовления были завершены и наступил июль, время долгожданного отпуска. Ранним июльским утром мы вышли из дома и отправились в путь.
Далее приводим выдержки из дневника, который я вела в дороге.

03.07.** г.
Сегодня мы наконец отправились. Как ни хотелось соблюсти закон жанра, но путь мы начали на электричке - народ у нас подозрительный, тормознуть машину - всё равно, что тормознуть самолёт. Ну ничего, плакать не будем, электричка так электричка, тем более, что ехали всё равно зайцами. Несколько пересадок, ехать нам почти сутки.
04.07.** г.
Вышли на центральную трассу Москва-Киев. Пёрли по трассе километров десять, пока наши запылённые рожи и растрёпанные волосы не разжалобили доброго дальнобойщика дядю Лёню. Узнав, что к представительницам древнейшей профессии мы не имеем никакого отношения, дядя Лёня обрадовался и предложил сделку - он везёт нас в Киев, а мы караулим его фуру, пока он спит и бегает перекусить, а то он в этот раз едет один - напарник заболел. Мы согласились. Дядя Лёня оказался интересным собеседником. В следующие сутки мы узнали много интересного о вампирах вообще и о директоре автобазы, где работал дядя Лёня, как об их ярком представителе, в частности. Если верить Леониду Ивановичу, крови он выпил столько, что пятерым Дракулам упиться можно.
05.07.** г.
Едем. Поём песни хором. Проповедуем убеждённому попсушнику дяде Лёне идеологию классического рока и металла. Мир ещё не слышал такого шикарного хорового исполнения песен «Ролинг Стоунз», «Айрон Мэйден» и «Арии». Кажется, наши усилия даром не пропали, дядя Лёня пообещал при первой же возможности внимательнейшим образом ознакомиться с данным музыкальным стилем.
06.07.** г.
В небольшом городке N недалеко от Киева наше путешествие чуть не закончилось. Пока дядя Лёня ходил по магазинам, мы бродили вокруг машины. Надето на нас по причине сильной жары было всего ничего - две с половиной тряпочки. Наш внешний вид, помноженный на июльский зной и некоторое количество алкоголя привлёк внимание местной братвы. Пятеро крепких ребяток для поддержания имиджа даже в такую парилку красовались в чёрных джинсах и кожаных безрукавках, а лишнюю температуру сбивали холодным пивом. Наши пляжные прикиды привели их в неописуемый восторг, который они тут же выразили сначала словами (Какие клёвые тёлки! А может отдохнёте с нами, девочки?), а потом и действиями, то есть хватанием за разные части тела. На наши протесты они ответили оригинально: «Да вы не волнуйтесь, мы в случае чего и жениться можем. Мы это запросто, вон Санёк уже пять раз женился». Стать шестой мадам Санёк не хотелось никому из нас, хотя Танюха несколько раз заинтересованно взглянула в его сторону (это при живом-то муже!), а когда подошёл шестой браток - двухметровый блондин Колян, мысль о дезертирстве посетила и меня. И пошла бы в гости к румынским вампирам одна Анька, но тут вовремя вернулся дядя Лёня и расстроил наши матримониальные планы. С сожалением попрощавшись, мы поехали дальше.
07.07.** г.
Красивый и славный город Киев. С дядей Лёней прощались со слезами на глазах. Гулять по городу не стали, сразу поймали попутку. Теперь путь наш лежит в Молдавию (то есть, извиняюсь, Молдову).
(Дальнейшие записи от Киева до молдавского города Малаешты, к сожалению, утеряны).
11.07.** г.
Малаешты - город на юго-востоке Молдовы. Архитектура непонятная, язык тоже, но народ гостеприимный. Нашли человека, который ещё не совсем забыл русский язык. В ответ на наш вопрос «как тут у вас добираются до Румынии?» абориген сначала покрутил пальцем у виска (видимо, какое-то местное приветствие), а потом махнул рукой в сторону стоянки дальнобойщиков. Обнаружили машину с явно румынским номером. Полчаса зачитывали щоферюге выдержки из разговорника, гримасничали и жестикулировали, пока он наконец не сказал: «Девчонки, а вы по-русски говорить можете?». Эмиль, оказывается, пять лет учился в России - папа настоял. Получив диплом врача, Эмиль со спокойной совестью подарил его папе и подался в дальнобойщики. Узнав, куда и зачем мы едем, долго смеялся, но подвезти согласился. «До Фокшани я вас довезу, оттуда до Брашова за два-три дня доберётесь, а там уже рукой подать. Только не говорите больше никому, зачем едете - могут не понять».
(Эх, послушаться бы нам его тогда...).
12.07.** г.
Мы-то думали, что за десять дней пути повидали всё самое интересное. Не тут-то было. Недалеко от какого-то городка (название не запомнили, но уже на территории Румынии) остановились у придорожного кафе. Стоило нам выйти из кабины, как к Эмилю стала приставать местная интердевочка (а может, просто девочка, без «интер» - смотря какой клиент попадётся). Он попытался тактично отбиться, объяснив, что он не один, но присутствие рядом с предполагаемым клиентом трёх девушек (далеко не уродской, кстати, наружности) жрицу любви не смутило. Она проворковала что-то вроде «ничего, девчонки, вы мне тоже нравитесь». Не увидев на наших лицах должного воодушевления, девица решила, что пора показать товар лицом, и прямо на площади возле кафе устроила стрип-шоу. Тут уж мы не выдержали и заржали в полный голос, потому что смотреть на покрасневшего, как рак, и не знающего куда девать глаза Эмиля без смеха было нельзя. Девица обиделась, подобрала с асфальта одёжку и гордо прошествовала мимо нас к другой машине. «Загнивающий Запад, что вы хотите», - глубокомысленно изрекла Анька, и мы с ней согласились. Эмиль только смущённо хмыкнул. Какой скромник.
13.07.** г.
А Эмиль-то, оказывается, не такой уж и скромник! Ухожу спать в фургон. А может, девчонок туда выгнать? Даже не знаю...
14.07.** г.
Добрались до Фокшани (жаль, слишком быстро). Эмиль на прощание написал нам записку по-румынски: «Мы русские туристы. Какие у вас есть достопримечательности?». Объяснил, что любой сразу же вспомнит про замок Дракулы. Выяснили местоположение Брашова, решили пока идти пешком. Дороги у них, в отличие от наших, очень даже приличные, да и погодка отличная.
(Вечер того же дня)
Сглазила. Погода сделала нам «козью морду» и устроила генеральную репетицию второго всемирного потопа. Промокли так, что, кажется, вода даже под кожей хлюпает. Ничего, зато помылись. Наткнулись на какую-то развалюшку, в ней и заночевали, предварительно обмазав всё, до чего дотянулись, чесноком (места-то исторические, мало ли, кто здесь водится).
15.07.** г.
Ночью нас никто не беспокоил. С утра доели последние запасы. Переходим на подножный корм. Будем ловить машину, пешком боязно - горы, лес...
16.07.** г.
Непуганые они в своей Европе, доверчивые. Первый же грузовик затормозил. Я, например, десять раз подумала бы, прежде, чем сажать в машину (пусть даже и в кузов) трёх незнакомых, загорелых, лохматых девиц с рюкзаками за спиной, а они ничего, туристы, мол, и ладно. Доверчивый румын (имя не спросили) довёз нас до Брашова и не взял ни копейки. Нас это удивило. В принципе, мы и раньше денег не платили… Ну, не важно. Говорю же - непуганые.
(Два часа спустя)
Бродим по городу, показываем записку. Эмиль лоханулся - про Дракулу пока не вспомнил никто. То ли считают, что русским туристкам это неинтересно, то ли не считают его за достопримечательность. На нас уже обращают внимание местные менты.
(Вечер того же дня)
Менты таращились на нас не зря. После того, как мы сделали три круга по центральным улицам, двое из них подошли к нам и что-то спросили. Мы не поняли ни слова и протянули записку. Менты удивлённо развели руками: вы, мол, всё уже осмотрели. «Да нет, не всё. Где у вас тут Дракула?», - не выдержала Танюха и этого самого Дракулу изобразила для наглядности: вытаращила глаза, оскалилась, скрючила пальцы и сделала шаг к ментам. Лучше бы она этого не делала - менты испуганно отскочили. Мы с Анькой засмеялись, как ненормальные - всё напряжение последних дней выплеснулось наружу. Представьте себе такую картину: высокая девушка с растрёпанными коротко стриженными волосами скалится, выпучив глаза, и тянется скрюченными пальцами с длинными ногтями к представителям местного закона, а рядом с ней чуть ли не катаются по асфальту, заходясь в истерическом смехе, ещё две такие же лохматые девицы. Не удивительно, что представители закона схватились за рации и вызвали подкрепление. Нас в два счёта скрутили и отправили в отделение, а оттуда - вот в эту самую психушку, так как мы смеялись не переставая уже все трое и не могли остановиться. На вопросы врачей, икая от смеха, отвечали невпопад. «Вы откуда? Из России». «Как сюда попали? Пешком». «Зачем? К Дракуле в гости». Этот последний ответ решил всё - русских сумасшедших бережно, но крепко поддерживая под руки, проводили в палату. Там уже имелись и черти, и инопланетяне, и Наполеоны, ну и, конечно же, Дракулы в ассортименте. Нас приняли, как родных.

На следующий день мы, впервые за две недели нормально поев, выспавшись на мягких постелях и приняв успокоительное, смогли внятно объяснить, кто мы, откуда и по какой причине забрели в славную страну Румынию. Доктор Ионеску, немного знающий русский, отнёсся к нашему рассказу сочувственно и поинтересовался, что мы теперь будем делать. Мы подумали и поняли, что не знаем - деньги кончились, из продуктов только три головки чеснока, а пешком в Россию идти не хочется. «Связывайтесь с посольством», - сказал доктор. Но посольство, как уже было сказано в начале письма, нас игнорирует, и потому скоро полгода, как живём мы в гостеприимной психушке доктора Ионеску. Он нам выделил палату и провёл по ведомостям, как пациентов, а мы за это помогаем персоналу по хозяйству и учим всех желающих русскому языку. В общем-то, нам тут неплохо, но очень хочется домой. Так что, если вы получили это письмо, пожалуйста, заберите нас или объясните людям в посольстве, что наши письма - не шутка психов.
С уважением, Аня, Таня и Саня.

(Все события являются вымышленными. Любые совпадения с реальными лицами и событиями случайны).

Знаете, иногда родители совершают поступки, которым не придают особого значения, но которые потом имеют самые невероятные последствия. Однако последствия эти наступают через много лет; тот, прошлый поступок уже давно и прочно похоронен в родительской памяти, и виноватыми почему-то всякий раз оказываются дети. Странно, правда? Скажете, я несу чушь? Нет, ведь со мной всё было именно так.
Разве могла моя мама тогда, в далёкие восьмидесятые, знать, что её вполне обоснованное родительское желание не оставлять семилетнего ребёнка одного дома поздно вечером даст толчок событиям, в результате которых сейчас, семнадцать лет спустя, я буду писать эти строки, сидя на кухне квартиры, которая находится за полстраны от моего дома? Вряд ли.
Просто в тот вечер родителей пригласили на юбилей к директору завода, где мой отец был главным инженером. И, как назло, мой старший брат Женька именно в этот вечер собрался на концерт модной рок-группы, приехавшей в наш город с гастролями. Взять меня с собой родители не могли, остаться тоже. И тогда мама приняла, как ей казалось, мудрое решение:
-Женя, останешься с Яной.
Естественно, брат не пришёл в восторг от такого предложения:
-Мам, ты что? Меня ребята ждут, билет пропадёт, а кто знает, когда я ещё смогу попасть на концерт?
Вид у Женьки был такой расстроенный, что мама задумалась. И, после недолгого раздумья, произнесла те самые, не побоюсь этого слова, судьбоносные слова:
-Ну что ж, если не можешь остаться, возьмёшь сестру с собой. Возьми у отца деньги на билет.
Сказано это было таким тоном, что стало ясно - возражать бесполезно. Женьке придётся работать нянькой, а мне - провести вечер в зале городской филармонии. Я терпеть не могла этот зал: хотя там никто никогда не курил, запах стоял такой, будто дымила рота солдат, причём не один час. С гораздо большим удовольствием я бы посидела дома, тем более, что накануне был мой день рождения, и мне подарили редкую по тем временам вещь - английские цветные карандаши, целых двенадцать штук, и мне не терпелось их опробовать. Но если мама что-то решила, спорить бесполезно.
Родители ушли, а я, затылком чувствуя тяжёлый Женькин взгляд, побрела переодеваться.
-Не вздумай надеть юбку, малявка, не на утренник идёшь.
-Мог бы и не говорить, прекрасно знаешь, что я терпеть не могу юбки.
Вяло переругиваясь, мы собрались и вышли на улицу. У подъезда уже ждали Женькины друзья. Нахмурившись под их удивлённо-насмешливыми взглядами, брат буркнул:
-Вот… Дома не с кем оставить, придётся тащить с собой.
Ребята сочувственно покивали головами: у многих тоже были младшие братья и сёстры. Дружной толпой мы отправились в филармонию.
Вот так я и попала на концерт Группы. Не буду упоминать её название, скажу только, что в восьмидесятые она была очень популярна. Потом в ней поменялось несколько составов, и Группа распалась.
Если вы когда-нибудь были на рок-концерте, вы меня поймёте. В зале стоял такой шум, что мне хотелось заткнуть уши и спрятаться под кресло. Но естественное детское любопытство взяло верх, и я стала следить за происходящим на сцене. Зрелище, конечно, было удивительное: длинноволосые парни в чёрном, кожаные браслеты с заклёпками, огромное количество цепочек… Но больше всего моё воображение поразил один из гитаристов. Он так здорово играл и, кроме того, мы с ним были немного похожи – рыжие и кареглазые. Я следила за ним, не отводя глаз, и думала, что было бы здорово иметь такого брата. Когда концерт закончился, я готова была разреветься от огорчения. Но тут меня ждал сюрприз. Не знаю, как, но ребята пробрались за кулисы, и, конечно, я с ними. Музыканты нас не выгнали, даже обрадовались возможности пообщаться. Ребята засыпали их вопросами, а я молча пряталась за Женькину спину. Так бы я и простояла, но тот самый рыжий гитарист заметил меня.
-А это что здесь такое рыжее?
Я терпеть не могла, когда меня называли рыжей, и обиженно заявила:
-На себя посмотри.
Женька пихнул меня кулаком в бок и покраснел:
-Это сестра моя… Младшая…
Гитарист засмеялся, подхватил меня, усадил на тумбочку и протянул руку:
-Ну давай знакомиться - Андрей Шахов.
Я тоже протянула ручонку:
-Яна Серёгина.
…Ох, мама, почему же ты не разрешила мне остаться дома…
Мы просидели в гримёрке ещё с полчаса, и когда нужно было уходить, я опять чуть не разревелась - с Андреем было так весело. Он заметил мою расстроенную мордашку, подумал и вынул из уха серьгу. Мне к тому времени уже прокололи уши, но серёжки я ещё не носила. Андрей вдел мне серьгу - металлическое колечко - в правое ухо. На память.
Мама, когда дома увидела этот подарок, попыталась его снять, но я закатила такую истерику, что меня оставили в покое. Подаренные мне золотые серёжки так и остались пылиться в коробочке, и дырочка в левом ухе постепенно заросла. Учителя не раз выговаривали маме, что всего одна серьга, да ещё такая необычная, смотрится слишком вызывающе, но мама знала, что забрать её можно, только отрезав мне ухо, и разводила руками.
Не верьте, когда говорят, что у детей короткая память. Я очень скучала по Андрею, постоянно спрашивала брата, когда же они опять к нам приедут. Чтобы отвязаться от меня, Женька приносил мне записи и фотографии Группы, а потом и других русских и иностранных групп, играющих в стиле хард-рок и хэви-метал. Постепенно я настолько втянулась в эту музыку, что уже не представляла себя без неё. Когда брат заметил, что я по первым аккордам узнаю любые песни и пытаюсь что-то воспроизвести на пианино, он сказал:
-Ну, сестрёнка, я тебя зауважал.
Два года спустя на мой очередной вопрос «когда они приедут» Женька ответил, что Группа распалась, и я очень удивила его, попросив узнать, где теперь будет играть Андрей. К тому времени, как мне исполнилось двенадцать, я, сначала с помощью брата, а потом и сама, собрала такое количество информации, что газетные вырезки и фотографии заняли все стены в моей комнате.
Когда мне было тринадцать, родители разошлись. Женька к тому времени закончил институт, получил работу в соседнем городе, и мы с мамой поехали вместе с ним. При переезде потерялись мои новые, недавно купленные туфельки, но мне было всё равно: ведь главное сокровище - коробка с вырезками, фотографиями и кассетами - было со мной. И, конечно, серьга. Я никогда её не снимала.
Первое, что я сделала, попав в новую комнату, - развесила свою коллекцию. То ли места здесь было больше, то ли разместила я всё лучше, чем раньше, но остался незанятым большой - примерно метр шириной - кусок стены. Недолго думая, ночью, подсвечивая себе фонариком, я нарисовала большой портрет Андрея. Я неплохо рисую, и зрительная память у меня хорошая, да ещё столько фотографий под рукой… В общем, к утру со стены на меня смотрел, чуть грустно улыбаясь, Андрей Шахов. Когда мама это увидела, она чуть в обморок не упала - я ведь рисовала гуашью прямо на обоях. Но это было ожидаемо, а вот реакция Женьки меня удивила. Он как-то странно посмотрел на портрет, потом на меня и тихо, как бы про себя, сказал:
-Вот, значит, как…
Я не знаю, что понял брат; возможно, он увидел что-то, скрытое тогда от меня. Но на следующий день он протянул мне небольшой свёрток. Я развернула газету и чуть не упала от радости - там были три сольных альбома Андрея. Где Женька их нашёл, он так и не признался.
В новой школе я как-то сразу попала в компанию таких же, как я, сдвинутых на роке и металле. Тогда жутко модным было техно, появлялись первые русские звёзды и звёздочки поп-сцены, всё ещё пытались цепляться за жизнь разные ВИА… Но наша «великолепная семёрка», как нас называли, точно знала, какая именно музыка нам нравится. Сначала были просто посиделки под гитару, совместное прослушивание кассет и походы на концерты. Потом, классу к девятому, мы решили, что пора переходить от слов к делу. Почти полгода всеми правдами и неправдами мы собирали инструменты (старые и дряхлые, конечно, на новые денег бы нам никто не дал). И вот, когда мы раздобыли-таки гитару, бас, раздолбанный синтезатор и барабанную установку-«тройничок», двое из нашей семёрки - братья Юра и Яша - переехали с родителями в Москву. Когда приступ зависти прошёл, остро встал вопрос - что делать дальше? Юра должен был петь, а Яша был неплохим ударником. После недолгих раздумий должность второго вокалиста упразднили, а за установку запихнули меня, как бывшую пионерскую барабанщицу. Так, в муках, и родилась наша группа «Магия». Придумывая название, решили особо не напрягаться и просто собрали первые буквы имён: Миша (гитара), Аня (вокал), Гриша (клавиши), Игорь (бас) и я, Яна (ударные). В старом гараже Гришкиного отца (машина давно уже стояла в новом, предусмотрительно освободив нам место) устроили базу. Сначала играли «для себя», потом на немногочисленных тогда уже школьных вечерах, нас начали «одалживать» соседние школы и учреждения… К моменту окончания школы мы твёрдо решили: быть инженерами, врачами и учителями не хотим, мы хотим «делать музыку». За неделю до выпускного пришли в местную филармонию и попросились на работу. Уж не знаю, то ли играли мы хорошо, то ли кто-то на небе над нами сжалился, но нас взяли. После выпускного, когда мамы и папы начали спрашивать: «А куда вы, детки, пойдёте учиться?», детки предъявили им новенькие трудовые книжки и сказали: «А мы уже работаем». Понятное дело, родителей такой поворот не обрадовал. Они-то мечтали, что их чадушки станут как минимум нобелевскими лауреатами. Спасаясь от их праведного гнева, мы неделю жили у Гришки. Его отец (мать Гришки несколько лет назад умерла) махнул рукой и сказал:
-Я вот тоже с десятью классами, ну и что? Главное, что вы, ребятки, при деле. А деньгами я помогу, если что, и на работу к себе возьму.
Гришкин отец был хозяином единственного в нашем городе большого автосервиса. Кстати, позже мы воспользовались его предложением и частенько подрабатывали «на жвачки», моя и ремонтируя машины.
Так и началась наша взрослая жизнь. В филармонии к нам «приблудился» второй гитарист Гена, мы переименовались в «МаГГию». Параллельно, чтобы совсем не остаться без образования, всей толпой двинули на компьютерные курсы. Так прошло три года. «МаГГию» узнали за пределами области, мы даже записали альбом, правда, маленьким тиражом - всего пятьсот штук. Но для нас и это было здорово.
А потом всё кончилось. Анюта вышла замуж и с головой ушла в семью, Гена и Гриша двинули в бизнес, Игорь всё-таки поступил в институт. Остались мы с Мишей. Пытались собрать новый состав, но ничего не получилось. Миша махнул рукой и пошёл в армию контрактником. Я тоже хотела было бросить всё, уволиться из филармонии и пойти куда-нибудь секретарём, но остановил меня…Андрей. Вернее, его портрет. Он по-прежнему улыбался мне со стены, но теперь уже как-то насмешливо, будто хотел сказать: «Что же ты? Сдалась? Выдохлась?». И я осталась в филармонии. Понемногу собрала малышню, получилось два состава, а я у них была чем-то вроде художественного руководителя. На полставки рисовала афиши, играла на праздниках (тогда у «новых русских» пошла мода приглашать на застолья «живую» музыку). Постепенно появилось, так сказать, «имя», начали говорить: «Если хотите, чтобы ударные звучали как надо, зовите Серёгину». После того, как на скопленные от этих «концертов» деньги я купила себе однокомнатную квартиру и оставила старую комнату Женькиной дочке, мама окончательно смирилась с моим выбором. Единственное, чего она теперь от меня хотела - внуков. Она говорила: «Я, конечно, люблю Викулю, но дети дочери - это совсем другое». Постоянно пытаясь меня сосватать, она никак не могла понять, «чем мне не нравятся эти хорошие мальчики». Но у её «хороших мальчиков» не было таких тёплых и добрых карих глаз, таких роскошных длинных рыжих волос, они не писали музыку, которая переворачивала всё внутри, не играли на гитаре так, что по спине бегали мурашки от почти суеверного восхищения… В общем, они не были похожи на Андрея. Его портрет по вечерам смотрел на меня уже со стены новой квартиры - при переезде я вырезала его вместе с куском обоев. Как я могла объяснить моей прагматичной маме, что детская привязанность с годами не пропала, наоборот, окрепла и превратилась в любовь? Как-то я попыталась, но в ответ услышала: «Ты что, с ума сошла? Давно пора выбросить из головы эти бредни». Разве смогла бы она понять, что отказаться от Андрея, от памяти о нём – значит, зачеркнуть всю свою жизнь? Ведь всё, что я делала в последние шестнадцать лет, - из-за него и в какой-то мере для него. Где-то в глубине души всё это время я верила, что мы ещё встретимся. Я по-прежнему следила за его творчеством, собирала малейшие крохи информации о его жизни. Когда в какой-то околомузыкальной «жёлтой» газетке прочитала, что он развёлся, целый вечер, ругая себя последними словами, плакала от радости. Мне почему-то казалось, что это даёт хоть какую-то надежду. Одно время мне казалось, что всё, я так больше не могу. Знакомилась с парнями, ложилась с ними в постель, но наутро чувствовала себя предательницей, и всё заканчивалось.
Единственным человеком, который меня понимал, был Женька. Однажды он даже сказал:
-Если б я знал, чем всё обернётся, остался бы тогда дома и никуда не пошёл.
Он же рассказал мне, что Андрей и ещё несколько музыкантов из прежней Группы снова собрались вместе, и принёс мне их новый альбом. От нечего делать после работы я садилась за установку, включала магнитофон и играла с вместе ними. Понемногу выучила все барабанные партии с альбома.
А потом - невероятная новость: Группа приезжает в наш город! Я увижу Андрея! Конечно, он не помнит меня, ну и что? Я радовалась, как девчонка.
И вот они приехали. Разумеется, никакой билет мне не был нужен - как работник филармонии я спокойно прошла в зал за несколько часов до концерта и, чтобы не мозолить глаза, спряталась за занавес. Но, видимо, спряталась плохо, потому что за спиной раздался такой знакомый голос:
-Шпионим?
-Между прочим, Андрей Витальевич, я здесь работаю.
Я обернулась, и сердце ухнуло куда-то в пятки. За эти шестнадцать лет он совсем не изменился. Ну, может, похудел и появились морщинки, но карие глаза смотрели всё так же - по-доброму и чуть насмешливо.
Андрей тоже внимательно всматривался в моё лицо:
-Кажется, я тебя знаю, рыжая…
И вдруг, как будто вспомнив что-то, он отвёл мои волосы в сторону, с удивлением и как-то недоверчиво дотронулся до своего подарка-серёжки и спросил:
-Ты та девочка? Ты приходила с братом за кулисы, верно? Яна?
-Я думала, ты меня не помнишь. Столько лет прошло.
-А я запомнил. Не каждый день видишь таких юных рокеров. А ещё я ни у кого не видел таких рыжих волос, как у тебя.
-На себя посмотри.
Мы засмеялись; казалось, мы снова вернулись на полтора десятка лет назад.
И тут подошёл, точнее, подбежал Володя, вокалист:
-Шах, что делать будем? Игорёк только что с лестницы навернулся, кажется, руку сломал.
-Чёрт! - Андрей так стукнул кулаком о стену, что я даже вздрогнула. - Извини, Яна.
Потом повернулся к Володе:
-Концерт придётся отменить. Без барабанщика мы играть не можем.
Какой-то голосок внутри меня шепнул: «Это твой шанс! Не упусти!».
-Вам нужен барабанщик?
-Не просто барабанщик, а именно наш. Вряд ли кто-то их местных знает наш репертуар и сможет сыграть без репетиции.
Я набрала побольше воздуха:
-Я смогу.
Они оба посмотрели на меня так, будто у меня было две головы.
-Ты?!
-Я восемь лет за установкой, знаю все барабанные партии с вашего последнего альбома и из старого многое. Проверьте, что вы теряете?
Они переглянулись, отошли и стали тихо переговариваться, или, как любили говорить «новорусские» любители музыки, - перетирать. Потом Андрей подозвал меня:
-Ты права, мы ничего не теряем. Пошли, попробуем поиграть.
Мы «поиграли» с полчаса, и даже невезучий ударник Игорёк, которому к тому времени уже загипсовали левую руку, показал большой палец:
-Здорово. Ребята, кажется, нам повезло.
Концерт я отыграла, как во сне. Время от времени Андрей оборачивался и кивал головой - всё хорошо, а я про себя благодарила счастливый случай, который привёл меня в этот город.
Что творилось, когда Володя представлял участников группы, описать невозможно. Меня хорошо знали в городе, в зале были мои ученики, и когда он объявил: «Ударные - Яна Серёгина», поднялся такой шум, что я чуть не оглохла.
После концерта басист Саша заявил:
-Такое просто необходимо отметить!
Мы согласились и пошли к выходу. На лестнице я поскользнулась и чуть не повторила «подвиг» Игорька. Андрей оказался ближе всех и подхватил меня. Равновесие я восстановила, но он не торопился отпускать меня, да и я не очень-то хотела вырываться. Так мы и стояли посреди лестницы. Ребята пробубнили что-то вроде «ждём в машине» и вышли, а мы всё стояли. Андрей только сказал:
-Яна, мне сорок лет…
-Ну и что?
Праздновать в гостиницу ребята уехали одни. А мы с Андреем поехали ко мне. Этот вечер я запомнила на всю жизнь. Первое, что увидел Андрей, войдя в мою квартиру, - стены, завешанные его фотографиями и статьями о нём. И, конечно, портрет-долгожитель. Честное слово, в этот момент я чувствовала себя малолетней фанаткой-идиоткой. Рыжие легко краснеют, и я по цвету приблизилась к пожарной машине. Я ожидала чего угодно - насмешек, снисходительно-пренебрежительного тона, и когда услышала, как Андрей спросил что-то совершенно обычным голосом, даже не сразу поняла вопрос.
-Это ты рисовала?
-Да. - Я, по-прежнему красная, как помидор, не могла заставить себя поднять глаза и делала вид, что увлечённо разглядываю трещины в полу. Но Андрей, казалось, не замечал моего состояния и ходил вдоль стен, рассматривая статьи и фотографии.
-Ну надо же, а я совсем не помню эту статью… А это моё первое интервью… Ну у нас и рожи были… Слушай, - повернулся он ко мне. - Такой коллекции, наверное, ни у кого больше нет. Тебе бы всё это опубликовать - книгу с руками оторвали. Сколько же всё это собиралось?
-Шестнадцать лет. - Ко мне наконец вернулся голос и перестали гореть щёки, но поднять голову было невероятно трудно. Андрей подошёл и заглянул мне в лицо:
-Ян, что случилось?
-Я, наверное, кажусь тебе сейчас полной идиоткой… - и меня прорвало. Я начала рассказывать всю свою жизнь, начиная с момента, когда попала на тот злополучный концерт. Андрей не перебивал, не смеялся, просто стоял и слушал. Я говорила сначала тихо, потом откуда-то взялся голос, потом мне уже было наплевать, как он отреагирует на мой рассказ, но под конец не выдержала, села на пол под портретом и разревелась. Андрей сел рядом, обнял меня. Он ничего не говорил, не пытался утешать, просто гладил меня по голове и всё крепче прижимал к себе. И я успокоилась, притихла; руки Андрея постепенно перебрались с волос на плечи, спину… Короче, продолжать я не буду, и так всё ясно.
Где-то под утро мы наконец перебрались на диван. Сна не было ни в одном глазу; мы лежали и разговаривали. Разговор наш напоминал общение двух сумасшедших.
-Вот влип на старости лет…
-Молчи уж, дедуля. Если здесь кто-то и влип, то это я.
-Ты о чём?
-Да всё о том же. Сейчас, между прочим, пять двадцать. Через полтора часа ты уйдёшь, я помашу ручкой вслед и пойду устраиваться на постоянное место жительства в монастырь. Меня, правда, туда не возьмут, но я всё равно разобью палатку где-нибудь поблизости.
-Грехи замаливать будешь?
-Бога буду благодарить за эту ночь.
-Безбожница. Кто ж к нему с такими речами?
-А к кому ещё прикажешь?
-Ко мне, например.
-Ну да. Спасибо, конечно. Запишешь эту благодарность на плёнку и будешь слушать по вечерам?
-Нет. Ты сама мне это будешь говорить.
Переход от бестолково-дурашливого тона к абсолютно серьёзному был таким неожиданным, что я растерялась.
-В каком смысле?
-В обыкновенном. Поедешь со мной?
Я несколько минут лежала и молча смотрела в потолок. Вопрос был задан серьёзно, и отвечать нужно так же. Андрей, видимо, правильно понял моё молчание.
-Яна, я серьёзно. Теперь уже я выгляжу полным дураком, да? Я знаю, что ты можешь мне сказать: и знакомы мы всего ничего, и старше я намного…
-Сказать могу. - Я приняла решение и отступать не собиралась. - Но не буду. Я лучше скажу другое: я знаю, что меня все сочтут сумасшедшей, что это несерьёзно - бросать всё и ехать куда-то с едва знакомым человеком, но мне всё равно, что скажут и что подумают. Я поеду с тобой.
-Вот и хорошо. Тем более, - Андрей снова стал обычным, иронично-насмешливым, - нам в любом случае нужен барабанщик.
-Ах ты, паршивец! - я бросила в него подушкой и сама прыгнула следом…
Наутро мы вместе собрали мои вещи, завезли в филармонию заявление об уходе, и я позвонила Женьке.
-Ну, поздравляю, сестричка, мне весь телефон оборвали – уточняли, та ты Яна Серёгина или нет.
-Жень… - все слова, что я хотела сказать, куда-то испарились. - Вы с Катей и Викой переезжайте в мою квартиру…
-Не понял… - Женька растерялся. - А ты?
-Жень, я уезжаю. С Андреем. Объясни маме, ладно? Я позвоню ей… потом… и напишу… Но лучше ты первый ей скажи… Я не могу, Жень…
Женька долго молчал. Потом сказал:
-Счастливого пути, сестричка. Она поймёт, вот увидишь. Передай-ка трубку Андрею.
Я молча протянула трубку. Говорили они недолго, Андрей в основном в чём-то соглашался с Женькой. Наконец положил трубку.
-Он сказал, если я буду тебя обижать, он оторвёт мне голову. Хороший у тебя брат.
С гастролей мы приехали уже в Москву, к Андрею. У Игорька рука оказалась повреждена слишком серьёзно, плохо гнулись пальцы, и меня взяли в группу на его место. Игорёк пересел за синтезатор, чем здорово облегчил жизнь барабанному технику Лёше, который до этого выполнял ещё и функции клавишника. Первое время на меня смотрели с недоверием: девушка-барабанщик - где это видано. Но потом постепенно привыкли. И к тому, что я сижу за установкой, и к моей новой фамилии - Шахова. По поводу последнего я сопротивлялась, как могла, но Андрей полушутя, полусерьёзно сказал, что это лучший способ удержать меня.
С тех пор прошёл год. Я несколько раз ездила в родной город - сначала в гости, а потом и на гастроли, заходила в филармонию, к своим бывшим ученикам. Они, паршивцы, теперь на всех посматривали свысока - вот, мол, кто нас учил! Но во все приезды я жила у Женьки, в своей старой квартире. Набраться смелости и зайти к маме я так и не смогла. По телефону она сказала много такого, чего лучше бы не говорить: и что все рок-музыканты - алкоголики и наркоманы, и я скоро вместе с ними сопьюсь, и что Андрей мне в отцы годится… Так что общаюсь я пока только с Женькой, который во всю ведёт разъяснительную работу, его женой Катюшей и дочкой Викой, которая в полном восторге от такой знаменитой тётки.
Вот такая история. Что самое смешное, по мнению мамы, виновата оказалась я. Но ведь если бы тогда, семнадцать лет назад, мне разрешили остаться дома, ничего бы не было. Но, даже несмотря на размолвку с мамой, я ни за что не согласилась бы поменять что-то. Ведь тогда бы не было в моей жизни Андрея - самого родного и любимого моего человека. Тогда что, получается - судьба? Или нет?

А рассказать хотела про одну жизненную ситуацию, вернее про случай, которых множество, но далеко не все приводят к новым знакомствам, к таким ярким впечатлениям и эмоциям. Удивительно, с какими людьми иной раз сводит нас судьба, какие уроки преподносит и какой заряд энергии дает, какие толчки... Всё началось с одной моей давнишней знакомой, именно знакомой - не подруги, не приятельницы... Мы учились в одной школе, знали друг друга в лицо, у нас были общие знакомые - и всё! И тут я узнаю, что она тоже живет в Екатеринбурге, что дела у нее идут неплохо, что есть муж и двое детей, что есть своя квартира, неплохая машина, и недавно она приобрела дачу, вернее это участок в деревне с полуразрушенным домом, который она хотела бы облагородить, сделать хорошую зону отдыха, построить баню, и что все работы по очистке участка и сносу старых строений идут полным ходом. Мы поехали его смотреть, по дороге болтали обо всем. Я узнала, что жизнь ее, кажущаяся такой безоблачной, совсем таковой не является, что муж ее не ночевал дома с пятницы, а поездка наша была в понедельник (и случается это с завидной регулярностью, и раньше она думала, что это в любом случае когда-нибудь прекратится, но мужику 42 года, а воз и ныне там). Правда, ее благоверный появился днем в субботу, на вопрос: "где ты был?" ответил, что: "Ты не поверишь! мы с мужиками танцевали до восьми утра на берегу! ".... Сама Галя, совершенно спокойно, даже с нескрываемой иронией, прокомментировала: "Юля! ты видела когда-нибудь такое, чтобы мужики танцевали? да ещё на берегу? да ещё до утра??????!!!! ".... Потом оказалось, что они так и живут всю жизнь. Что он сказал, что не собирается на ней жениться (поэтому брак у них гражданский), соответственно, чтобы записать детей, нужны были дополнительный усилия, он был к этому не готов, поэтому дети как бы только Галины.... И дача нужна исключительно ей (благо финансово она от него не зависит, а скорее наоборот). Меня поразило только одно - насколько она спокойна! Давно слышала от наших общих знакомых, что каждый год, иногда не по разу, она гоняет с детьми в Турцию, Египет, нынче собирались в Грецию, но ее муженек сказал: я предлагаю поехать на русский юг! причем своим ходом!... Галя это прокомментировала так: "Он в кои то годы предложил что-то для семьи! Конечно же я ухватилась за эту идею!" Но, оказалось, что у каждого плута свой расчет, и ему надо было ехать на соревнования (он спортсмен - мотоциклы, квадрики и ещё вроде что-то), поэтому они должны были заехать по дороге ещё в какой-то город. Быстренько прикинув, что в дороге с маленькими детьми тяжелее всего придется именно ей, она взяла путевку в пионерский лагерь на Черном море для старшего сына, сама занялась обустройством дачи. Деловая и самостоятельная женщина - именно такой она и предстала передо мной. И я вдруг поняла, что такое самодостаточность. Вернее у меня и раньше были такие примеры, но эти женщины были не столь успешны, возможно поэтому не впечатлили меня так, как эта хрупкая девушка со звонким голосом! Она просто удивительная, правда!
Посмотрели участок, и в голове у меня сложился совершенно определенный образ, что здесь должно быть, какие материалы, какие растения, какая атмосфера)). Был очень жаркий день, мучила жажда, и мы заехали в местный магазинчик - типичное сельпо, но с претензиями - магазин самообслуживания, где не было ни одного покупателя, и где у кассы сидела какая-то бабуля и болтала с продавщицей. Я подошла к кассе, и бабуля, глядя на меня с неописуемым восторгом и благоговейной дрожью в голосе, произнесла: "Надо же! Сама красивая, и на ней всё красивое!" Я сначала не поняла чему так радовалась эта старушка, но когда вышла на улицу и увидела местную молодежь, откровенно поржала про себя! Девчонки, намного моложе меня шли в велюровых халатах на молнии, причем один халат ярче другого, и в калошах на ногах)))) Вспомнила свою маму, которая вышла замуж за деревенского парня, и местные посмеивались над ней, что она "выпендривается", что шьет себе какие-то немыслимые платья, что носит бусы и босоножки на платформе. Удивительно!! прошло 30 лет, но русская деревня не изменилась.

Я приехала в город, а в голове всё время крутились Галины слова : "Надо двигать!" Она повторила эту фразу не раз за вечер. И я подумала: "а чего ждать, пока гром грянет? Надо двигать!".... На следующий день сфотала свою машину, выложила объявление о продаже. Если бы вы видели мою машину живьем! Это именно тот агрегат, у которого не раз отпадывал глушитель, у которого открывался капот на ходу (который я так и не собралась поменять,тогда пришлось заменить только лобовое стекло)))) Короче, тяжелая судьба была у моей машинки: оба бампера убиты в хлам и собраны на саморезы и клепки - не машина, а Франкенштейн! Но! Красивый кузов гоночной машины, мощный движок, антикрыло и то, как она держит дорогу, не могли не подкупить такого же, как я, маньяка.... Такого ажиотажа вокруг своей машины я даже представить не могла: люди звонили, подъезжали, один в аське мне весь мозг вынес, мол: "подожди недельку!!! пожалуйста! я свою продам! я уже цену скинул донельзя! Я так хочу твой цивик, а их вообще редко продают!" И в этот же первый день позвонил мне молодой человек, представился Григорием (хотя никто своих имен не называл до сих пор, не принято это как-то)))), сказал, чтобы я записала его номер и чего-то ещё говорил и спрашивал, просто, если честно, всё в голове перемешалось за эти несколько дней от неимоверного количества звонков. Я ответила ему, что буду дома только после девяти, он спросил, нельзя ли пораньше, т.к. ему надо уехать из города? Я ответила, что не могу, т.к. нахожусь на объекте, который, в свою очередь, тоже находится за городом. В тот день он позвонил мне ещё пару раз, и, в конце концов, пригнал за мной к черту на куличики. Мы прокатились по трассе, потом он спросил, а не могу ли я доехать до Уралмаша, чтобы показать машину его другу, который в этом "сечёт". Я согласилась. Но по дороге вдруг увидела, что температура начала подниматься ( я не знаю что ей надо! моей машине! тосол в норме, крышка радиатора стоит новая и подходящая! вентилятор работает! какого черта!!!!!!) Я остановилась, открыла капот. Ну и Григорий соответственно остановился тоже, спросил, в чем дело. Я ответила, что наверное, она не хочет, чтобы ее продавали)))) Я сказала, что таких проблем вообще быть по идее не должно...Тут он заметил, что один патрубок отпал, ну порвался, или подгнил, или от высокой температуры его прорвало (всё же агрессивная среда)... И мальчик, чистенький такой, с маникюром, в голубенькой трикотажной рубашечке, с идеальной стрижкой и отлично уложенными волосами, залазит под капот, обрезает этот патрубок (армированный железной спиральной проволокой), одевает обратно хомут... Вот это жесть вообще! Ну реально, парень не столько хочет проявить себя как джентльмен, сколько хочет эту машину!!)))))... думала, на этом он успокоится, не тут то было!!! Мы съездили к его другу, забавный такой парнишка, при них мне позвонили ещё интересующиеся люди, я назначила встречу через час в своем дворе, сообщив вслух район и адрес. Эти парни обещали мне позвонить в любом случае. А я с улыбкой сказала: "Что ж! если мы больше не увидимся, приятно было познакомиться!"... Через час я уже была у себя во дворе, ожидая потенциальных покупателей. Даже домой заходить не стала, знала, что вот вот кто-то подъедет.
Приехали одни, посмотрели, прикинули. Я поняла, что перекупщики. В таком виде они ее продать не смогут (требуется покраска и ремонт), уехали. Я чет загрустила, открыла пиво, думаю, а если так и дальше пойдет? И тут вдруг во двор заезжает Гриша, улыбается, выходит со словами: "а я знаю этот адрес, у меня в соседнем доме друг живет", и показывает на офисное здание. Я то знаю, что там никто не живет))) Но сдержалась, чтобы не засмеяться. А сама вдруг начала понимать, что парень то решительно настроен! И вдруг стало как то неловко... А как он будет ездить то на ней? Ладно я! Да, я начинаю свой день с открытого капота, потому что сломано пусковое, и заводить ее надо хитро, надо периодически чистить свечи, потому что их опять же периодически "заливает", опять же из-за этого пускового, ведь если ночь холоднее на пять-десять градусов - это всё! труба!надо включать зажигание и пулей бежать держать рычажок! Как он со всем этим будет справляться, тем более что он весь такой красивый и манерный?))
Приходили клиенты один за другим, устроили консилиум, А Гриша стоял рядом со мной и всех их слушал. Было видно, что он переживает: как бы кто не собрался брать ее прямо щас!... Потом все ушли, один шепнул мне, что его предложение в силе (хотя оно было на порядок меньше, чем хотела я))))) Другой долго разглагольствовал на отвлеченные темы, вернее темы это были самые что ни на есть автомобильные, просто больше никого, кроме него не интересовали, сказав в конце, что "Юля честна и это хорошо" - конечно, я ведь всё говорила как есть, т.е. рассказала все, что ремонтировала я, и что ремонтировалось до меня. Потом все ушли, и мы остались во дворе одни. Болтали, обсуждали всё и вся. Оказалось, что он модный фотограф,что машина ему нужна, чтобы вывозить девушек-моделей на фотосессии. Что девушки эти не так хороши и талантливы, но платежеспособны и это радует))), что у него "налом" есть только такая сумма, поэтому он и хочет именно эту машину. "Нет, он раздолбай, конечно же... Но такой чертовски милый", - подумала я.
На следующий день, я думала, он не позвонит. Ну зачем ему этот геморрой?.... Позвонил, я от радости чуть не подпрыгнула. Прямо в трубку прокричала ему: "Гриша! ну ты че так долго спишь то? Я решила,что ты передумал!"... Через час мы встретились и поехали оформлять... чуть было не сказала наши отношения))) Потом я отвезла его по делам, потом мы пообедали, потом он отвез меня на работу... За эти два неполных дня я узнала так много о человеке! О его жизни, об увлечениях, о его друзьях... И о себе тоже успела рассказать кучу всего. Но главное, что он спрашивал, ему тоже интересна моя жизнь!.... Вот такой вот "эмоциональный суррогат", как выразилась Аня. Который день я сижу в контакте смотрю его альбомы с фотосессий, думаю о том, как там моя машинка поживает, думаю о том, почему на этом отрезке жизни мне повстречался именно он? Ведь мог бы быть какой-нибудь брутальный мущина, грубый и совсем несимпотишный, пошляк и дуралей. НО! зато если бы у него были бы золотые руки, то он довел бы мою ласточку до ума. Как пить дать! Ну может я неправильные выводы делаю... Жизнь покажет. Пока что я пребываю в эйфории от этого нечаянного знакомства и хочу, чтобы лето не кончалось, чтобы ЭТО ОЩУЩЕНИЕ, когда всё происходит слишком быстро и тебе не дают опомниться, не отпускало....

На "Конкурс Двойников" не желаете? Реально похож.

Добавлено (29.04.2011, 20:34)
---------------------------------------------
Раскопала в архивах две стихотворные монументальности десятилетней давности. Первое, каюсь, слегка обокрала своего любимого Говарда Лавкрафта, слямзила идею из "Рыбака с Соколиного мыса" (кстати, во всех именах и названиях - ударения на последний слог). А второе - едва начатая и так и не законченная сказка про привидения, вампиров и так далее.

Рассказ старого доктора о странных событиях,
происходивших в дни его молодости.

Было это давно, я в больнице служил,
В городке возле Чёрного Мыса я жил.
Городок небольшой, человек - тысяч пять,
(Сколько точно, не буду сейчас вспоминать).
Я приезжим там был и не знал ничего
Из легенд, что ходили тогда про него,
Молод был я и мимо ушей пропускал
Всё, что мне говорили про город у скал.
Жизнь была у меня без того нелегка,
От фантазий была голова далека:
Я лечил малышей, старикам помогал,
Побережье я вдоль-поперёк исшагал,
Заходил в старый порт, к рыбакам на причал,
Но нечистую силу нигде не встречал,
Да и где бы здесь нечисть водиться могла,
Если кромка воды у домов пролегла?
Водяные с русалками - сказочный бред,
В море ловим мы лишь камбалу на обед,
А чтоб кто-то русалку сетями поймал -
Я историй таких отродясь не слыхал.
Старика уж простите за долгую речь,
Я рассказ свой начну, чтобы время сберечь.

Как-то старый рыбак Эфраим захворал
И просил, чтобы мазь я ему прописал -
Ревматизм старикана скрутил от души.
Сунув склянку в карман, я к нему поспешил.
Жил старик Эфраим дальше всех от воды,
Лет пятнадцать, как к морю забыл все ходы,
Снасти с лодкой вдруг старым друзьям подарил
И десятой дорогой причал обходил.
Молодые крутили рукой у виска -
Мол, причуды положены всем старикам.
Видно мало приятного дед пережил -
Даже окна, где море видать, заложил.
До причуд стариковских заботы мне нет,
Но вот к дому, где жил занедуживший дед,
Я с опаскою всё же в душе подходил -
Кто же знает, что с дедом маразм сотворил?
Но боялся я зря - с виду тихим он был,
В рог бараний его ревматизм закрутил,
Эфраим к подбородку колени поджал
И такой закорючкой в кровати лежал.
Битый час я лекарством его растирал,
А потом разогнуться ему помогал.
Только-только собрался идти я домой -
Серый ливень вокруг обложил всё стеной.
-Ну, куда ты пойдёшь? - Эфраим мне сказал
И рукой на лежанку в углу показал.
-Заночуй у меня, а на утро пойдёшь,
И не спорь, не пущу тебя в эдакий дождь.
Я в окно поглядел - ливень, как из ведра.
-Ладно, дед, посижу у тебя до утра.
Дед доволен: «Давно я гостей не встречал,
За последнее время совсем одичал.
Я гостей не зову, да и сам не хожу,
Вот, спасибо дождю, - хоть с тобой посижу».
По стаканам вино он разлил не скупясь,
Закурил, и беседа у нас полилась.
-Про меня говорят - мол, старик зачудил:
Лодку бросил и к морю дорогу забыл.
Сумасшедшим теперь величают, поди,
А ведь раньше как лихо я в море ходил!
Даже дня не бывало, чтоб я из сетей
Рыбин сто не достал без особых затей.
И не знаю, кого я и чем прогневил,
Когда рыбу у Чёрного Мыса ловил.
-Эй, постой, Эфраим, перепился ты, дед,
Нет у Мыса улова уж скоро сто лет,
Видно, очень плохая у Мыса вода -
Ни рыбёшки никто не поймал никогда.
-Правда, доктор, твоя, но скажу наперёд -
Если вру - тут же пусть меня чёрт поберёт.
Есть за Мысом, под скалами, заводь одна,
Если с берега глянуть - отлично видна.
-И опять, Эфраим, спьяну ты зачудил -
Побережье я вдоль-поперёк исходил,
Я во всех закоулках уж тут побывал,
Только заводи я никакой не видал.
-Доктор, может, по берегу ты и бродил,
Но в заброшенный город, поди, не ходил?
-Я развалины видел, но в них не бывал,
Взял бы ты, Эфраим, да про них рассказал.
-Рассказать-то могу, мой рассказ - не враньё,
А уж верить иль нет - это дело твоё.

Я историю эту от деда слыхал,
Дед, когда был мальчишкой, в Иншэме бывал.
Жили там ещё люди, но город пустел -
Рядом с Мысом селиться никто не хотел.
Про Иншэм нехорошие слухи пошли,
Обходили его стороной, как могли.
Не любили иншэмцев, за то, что они
С существами из моря торговлю вели.
Кто-то слышал, а кто-то и сам подмечал,
Как иншэмский народ чужаков привечал.
Непонятные вещи в иншэмских домах
Год за годом творились, внушая всем страх.
То, глядишь, старикашка на ладан дышал,
Словно старая тряпка, дряхлел и ветшал,
Не сегодня, так завтра могилу копать,
А старик неожиданно начал вставать.
Непонятно, кто, чем старика исцелял,
Только к морю от дома след мокрый лежал.
Иль в иншэмской семье народится дитя,
Все тотчас на него подивиться летят.
Вроде ладный малыш от макушки до пят,
Только нету волос, вместо них – чешуя.
А бывало – иншэмец жену приведёт,
Всем жена хороша, кто ж её не возьмёт –
И походка, и стать, и хозяйка при том,
Но… вуаль не снимает ни ночью, ни днём.
Какова на лицо – муж открыть не просил
И спокойно чешуйчатых деток растил.
И, по правде сказать, ведь живут до сих пор
Внуки тех, про кого мы ведём разговор.
Зря смеёшься ты, доктор, и я хохотал,
Когда эту историю дед рассказал.
До седин я дожил и тогда лишь узнал,
Что рассказ этот - правда, и дед мне не врал.
Дед с иншэмской девчонкой когда-то дружил,
Так влюбился, что даже жениться решил,
Каждый день он подругу свою навещал,
И затылок в чешуйках его не смущал.
Но мой прадед, а, стало быть, дедов отец,
Запретил. И с другой дед пошёл под венец.
Неплохая жена; дед в согласьи с ней жил,
Только деток Создатель им дать не спешил.
Лет с десяток прошло, кто-то деду сказал,
Что в Иншэме недавно мальчишку видал,
По лицу и походке сомнения нет,
Что отцом пацану приходился мой дед.
Про такое услышав, дед слёз не сдержал
А на сына взглянуть он в Иншэм побежал.
Встретил деда отец ненаглядной его,
Молча в дом проводил, не сказав ничего.
В доме деда встречала девчонкина мать,
Лишь завидела - кинулась в голос рыдать.
И сквозь слёзы одно только понял мой дед -
Что девчонки его девять лет уж как нет.
Как родился сынок - помешалась она,
И в иншэмском порту её достали со дна.
Тут вернулся отец и мальчишку привёл,
Дед застыл - будто сам он мальчишкой вошёл.
И, повесивши голову, смог он сказать,
Что хотел бы сынишку с собою забрать.
Старики пацанёнку сказали: «Иди,
А обидят когда - снова к нам приходи».
Но парнишка прижился, привык, подрастал
И папашей моим он со временем стал.
Я когда народился - мне дед рассказал -
Очень долго отец всё чешуйки искал,
Но, видать, всё же дедова кровь посильней -
Не нашёл ничего он на коже моей.
И не думалось мне, что морская родня
Доберётся когда-нибудь и до меня.
Я в начале беседы тебе говорил,
Что у Чёрного Мыса я рыбу ловил.
Тридцать лет, как рыбачил, сравнялось в тот год,
Знал прекрасно - у Мыса улов не идёт,
Да подначил меня мой старинный дружок:
«Эфраим, столько рыбы ты в порт приволок,
Как по собственной хате, по морю ходил,
А у Чёрного Мыса совсем не ловил».
«Нет у Мыса улова - ему я сказал. -
Отродясь не водилась рыбёшка у скал».
Но зловредный дружок продолжал хохотать:
«А слабо, чтоб у Мыса - и рыбу поймать?».
Ну, слабо не слабо, а взыграла душа,
Взял я снасти и к Мысу погрёб неспеша.
Думал, в заводи (той, что у скал) отсижусь,
А под вечер дружку на глаза покажусь.
Ну а то, что улов не сумел привезти, -
Не могу же я рыбу там сам развести?
Так подумав, я в бухточке к скалам пристал
И, на солнце пригревшись, слегка задремал.
Разбудил меня плеск - кто-то в воду нырнул;
Я глазёнки продрал и на море взглянул:
Дело к вечеру, плещет прибой неспеша,
И ныряют у берега три малыша.
Сколько жил, а таких не видал я детей -
Вся спина в чешуе и плавник на хребте.
Я от страха весь взмок - значит, дед мой не врал,
И родню я свою только что повстречал.
Ну, куда тут деваться - ни плыть, ни стоять…
Я подумал, затих да и стал наблюдать.
Малышню без присмотра не бросят, поди,
Рядом взрослые есть, где уж здесь выходить.
Тут родня, не родня, а сожрут - не моргнут,
Если слухи про их кровожадность не врут.
Так сидел я, наверно, часа полтора,
Постепенно сходила дневная жара,
Ребятишки плескались - им всё нипочём,
Вдруг я чую - меня кто-то взял за плечо.
Я из лодки от страха едва не упал,
Только тот неизвестный меня поддержал.
Повернулся я - надо ж взглянуть, что к чему:
Руку девушка тянет к плечу моему.
Сколько жил, а такой красоты не видал,
От такой-то красы и бывает беда:
И тонка, и стройна, как озёра, глаза,
Ярким золотом льётся до пяток коса…
Никаких я изъянов у ней не нашёл,
Хоть плавник по спине от лопаток прошёл.
Руки тянет: «Ну, что ж ты дрожишь, Эфраим?
Иль не рад ты свиданью с народом своим?
Я тебе, старикашка, прямая родня –
Кровь одна породила тебя и меня.
Что, молчишь? Онемел? Я не вру, Эфраим, -
Бабка наша ходила и с дедом твоим,
И с хозяином моря, владыкой глубин,
До отца твоего сын родился один.
Я - потомок его, а тебе я сестра,
Познакомится нам наступила пора.
Я от страха ни мёртвый сижу, ни живой:
-Не нужна мне родня, отпустите домой.
Только это сказал, всё растаяло вмиг,
Из открытого моря послышался крик:
-Где ты там, Эфраим, сколько рыб наловил?
То дружок мой, шутник, старика навестил.
Я руками развёл - ну откуда здесь клёв,
Тут давно позабыли и слово «улов».
Отплывать мы собрались, и я услыхал -
Тонкий голос мне тихо на ухо шептал:
«Ты напрасно чураешься, глупый, родства,
Ведь привычней тебе ширь-волна, не трава.
Нас стыдишься, безумец, ну что ж, погоди -
В море больше не смей далеко заходить.
Нас ведь много, подводных, и море - наш дом,
Зазеваешься - тут же к себе уведём».
Вот с тех пор я зарёкся за рыбой ходить,
Порешил я напрасно судьбу не дразнить.
Так что сам посуди - я нормальный иль нет,
А от слухов вреда мне особого нет.
Только знаешь что, доктор? В последних лет пять
Я сестрёнку свою часто стал вспоминать,
Здесь живу бобылём, не нажил ни шиша,
А она, хоть и нечисть, родная душа.
Может, зря я тогда испугался её?
Может, шло бы сейчас по-другому житьё?
И ещё – очень часто я стал замечать –
В море выйти меня потянуло опять.

За беседой полночи невидно прошло,
С Эфраимом прощаться мне время пришло.
Распрощался я с ним и домой зашагал,
А неделю спустя странный слух услыхал:
Мол, старик Эфраим повредился в уме -
Ночью в море он вышел, по самой по тьме,
Да видать, не управился с лодкой один -
Ни лоскут, ни обломок не всплыл из глубин.
Мне, по правде сказать, мысль на ум набрела:
Та, морская, родня старика забрала.
Эфраима тогда не нашли и следа –
Бережёт свои тайны морская вода.

С той поры уж лет сорок, наверно, прошло,
Но что было потом, помню я хорошо:
Молод был я и думал тогда без затей –
Раз ни тела его не нашли, ни сетей,
Значит, жив Эфраим, да домой не спешил.
Я тогда поискать старикана решил.
Много раз на причале один ночевал
И в разрушенных стенах Иншэма бывал,
И когда уж надежду совсем потерял,
У причала в Иншэме его повстречал.
Помню, солнце садилось и ветер крепчал,
Я совсем уж собрался покинуть причал,
Да плеснуло тут что-то, как рыба хвостом.
Я остался. Не раз пожалел я о том:
На земле у причала темнели следы,
А у берега - три головы из воды,
Как морковки из грядки, торчат и глядят,
А один вроде хочет вернуться назад.
Я в глаза ему глянул - и вмиг обомлел:
На меня из воды Эфраим посмотрел,
Молвить что-то хотел, только слов не нашёл,
Помахал мне рукой и под воду ушёл.
Долго я на причале столбом простоял
Как очнулся, так пулей домой побежал.
С той поры не видался я со стариком,
Да и, честно сказать, не жалею о том.

Добавлено (29.04.2011, 20:35)
---------------------------------------------
Холодные волны тяжёлой стеной
На закат мерно гонит река,
А над ней мрачный берег, седой и крутой.
Подпирает спиной облака.
Тёмный лес не шумит и не движет листвой,
Птиц лесных не слышны голоса,
Только осенью поздней в ночи волчий вой
Разобьёт, как стекло, небеса.
А в глуши вековечной, чащобой укрыт,
Окружённый высокой стеной,
Как уснувший колос, чёрный замок стоит,
Вместо флага увенчан луной.
Ни нога человека, ни зверя спина
Не мелькнут за высокой стеной,
Ведь лучше стены защищает молва
Чёрный замок в глуши вековой.
Не проклятий злой рок, не холодная тьма,
И не крест и святая вода -
Стародавней легенды простые слова
Закрывают дорогу туда.
Говорят, что, как только всходит луна,
И над лесом лишь звёзды одни,
И над миром скользит верный страж - тишина,
В старом замке мелькают огни.
Бродят там души сгинувших в этом краю
И кандальным стозвоном цепей
Продолжают они злую песню свою,
Отгоняя случайных людей:
«Сами мы не спаслись, так спасём остальных,
И отступит злодейка-беда,
Мы отгоним людей звуком песен своих,
И забудут дорогу сюда».
Но напрасны усилия, люди глупы
И слетятся, как мухи на мёд,
Кто вчера на советы глядел с высоты,
Нынче с духами вместе поёт.
Потому и обходят замок тот стороной
Те, кому дорога ещё жизнь.
Коль не хочешь ты стать ещё легендой одной,
И ты подальше оттуда держись.
Пусть лишь реки с холодной и мутной водой,
Да упавшая с неба звезда,
Да высокие скалы с моховой бородой
Будут помнить дорогу туда.

Добавлено (29.04.2011, 20:37)
---------------------------------------------
Ой, чего только не найдёшь в завалах, а ведь искала всего-то образец резюме... Ещё два бреда:

Песня викинга.
На рассвете в море выйдем,
И в скулу задует ветер.
Если боги нам помогут,
Мы ладью чужую встретим.
Развернувшись против ветра,
Мы прижмёмся бортом к борту,
Для добычи и для славы
Мы мечам дадим работу.
Что с того, что в голос взвоют
Жёны тех, кого мы рубим?
Все когда-нибудь в Вальхалле
Пировать в чертогах будем,
Обо всех расскажут песни,
И мальчишки будут слушать
Стариков, видавших битвы,
И мечтать: «Мы сможем лучше!».
Будут сниться им походы
И великие деянья,
Переплюнуть нас стараться
Будут до конца дыханья...
...Только кто же им расскажет,
Что в последний миг сраженья
Не добычу будешь видеть
И мечтать не о свершеньях.
Лишь запятнанная кровью
Гладь седого океана
Будет биться перед взором,
Застилая глаз туманом,
А мечта скользнёт упрямо
В тёплый дом на побережье...
...Только кто же им расскажет?
Пусть в бою побудут прежде,
А тогда поймут и сами,
Что ценней всего на свете
Только дом, принять готовый,
Только мать, жена и дети.

Добавлено (29.04.2011, 20:38)
---------------------------------------------
Оборотень.
- Мама-матушка, страшный зверь
Ночью мне в окно постучал!
- Это морок ночи, ему не верь,
Это ветер вдаль пролетал.
- Мама-матушка, он завыл,
Как голодный волк ледяной зимой.
- Это ветер выл, это дождь полил,
Спи спокойно, дитятко, Бог с тобой.
- Мама-матушка, он скулил,
Словно пёс больной, лапами стучал,
Приласкать его он меня просил,
За порог к нему выйти он позвал.
- Дочка-дитятко, мне скажи,
Ведь не вышла ты за порог?
Что за странный след от ворот лежит,
Кто в такую ночь проходить здесь мог?
- Мама-матушка, вышла я,
Больно жалобно плакал зверь,
Как ребёнок он подзывал меня,
Пожалела я и открыла дверь.
Он ко мне подполз, посмотрел в глаза,
Языком своим щёку мне лизнул,
Человечьим голосом мне сказал -
На меня взглянуть он сюда свернул.
Без меня ему не житьё в лесу,
Без меня нора его холодна...
Я тогда взяла - расплела косу,
Поженила нас серебро-луна.
- Что за муж такой, дикий зверь лесной,
Дочка-дитятко, не пугай!
- Он сегодня в ночь прибежит за мной,
Мы уйдём вдвоём в дикий лунный край.
Попрощаться я попросила день,
Чтоб ещё часок посидеть с тобой,
Но как только ночь бросит в небо тень,
Мой лохматый муж прибежит за мной.
- Дочка-дитятко, вот беда,
Слышу топот я , слышу волчий вой.
Это дикий зверь, волк бежит сюда,
Он уже пришёл следом за тобой!
- Мама-матушка, ты прости,
Знать судьба моя там, в глухом лесу,
Я прошу, меня с миром отпусти,
Я твою любовь в сердце унесу.

Добавлено (29.04.2011, 20:40)
---------------------------------------------
А это так, финальное многоточие:

Окутан город предзакатной мглой,
Скрипит причал, и там, где солнце тонет,
Соперничая вновь с морской волной,
Свою волну ручей упрямо гонит.
А вдоль ручья, как быстрый ветерок,
Бежит девчушка, под рукой - корзина.
Она догнать должна закатный лепесток,
Запутанный случайной паутиной.
И там, где тёплый берег точит соль.
И рыба-солнце каждый вечер тонет,
Мне маленькая девочка Ассоль
Протянет свой кораблик на ладони...